Она сложила руки; в ней зарождалась безмолвная молитва: «Пусть все будет забыто, и я откажусь от Жербера. Я больше не люблю Жербера и никогда его не любила, не было никакого предательства».
Глаза Ксавьер метали молнии.
– Храните при себе ваши подарки, – гневно сказала она. – И уходите отсюда, немедленно уходите.
Франсуаза заколебалась.
– Ради бога, уходите, – повторила Ксавьер.
– Я ухожу, – ответила Франсуаза.
Спотыкаясь, словно слепая, она пересекла коридор, слезы обжигали ей глаза: «Я ревновала к ней, я отняла у нее Жербера». Слезы обжигали, слова обжигали, как раскаленное железо.
Она села на край дивана, тупо повторяя: «Я сделала это. Это я». В потемках лицо Жербера горело черным огнем, и буквы на ковре были черными, как дьявольский договор. Она поднесла к губам носовой платок. В ее венах текла черная жгучая лава. Ей хотелось умереть.
«Такая я навсегда». Займется заря, наступит завтрашний день. Ксавьер уедет в Руан. Каждое утро в глубине темного провинциального дома она будет просыпаться с отчаянием в душе. И каждое утро будет возрождаться та ненавистная женщина, которой стала теперь Франсуаза. Ей вновь привиделось искаженное страданием лицо Ксавьер. Мое преступление. Оно останется навсегда.
Франсуаза закрыла глаза. Текли слезы, текла и пожирала ее сердце горячая лава. Прошло немало времени. Где-то очень далеко, на другом краю земли, ей вдруг привиделась ясная, нежная улыбка: «Ну так поцелуйте меня, милый, глупый Жербер». Дул ветер, коровы в стойле звенели своими путами, юная доверчивая голова прислонилась к ее плечу, и звучал голос: «Я рад, я так рад». Он подарил ей маленький цветок. Она открыла глаза. Эта история тоже была настоящей. Легкая и ласковая, как утренний ветерок на влажных лугах. Как эта невинная любовь стала таким гнусным предательством?
«Нет, – подумала она, – нет». Она встала и подошла к окну. Стеклянный шар фонаря спрятали под черной железной зубчатой маской вроде венецианского волка. Его желтый свет был похож на чей-то взгляд. Отвернувшись, она включила электричество. В глубине зеркала вдруг возникло ее отражение. Она встала лицом к лицу с ним. «Нет, – повторила она. – Я не такая женщина».
То была длинная история. Она пристально смотрела на свое отражение. Давно уже его пытались у нее похитить. Неизменное, как заданная величина. Строгое и чистое, как лед. Верное, заносчивое, сосредоточенное на пустых моральных устоях. И она сказала: «Нет». Но сказала это тихонько, и Жербера она поцеловала тайком. «Ведь это я?» Нередко она колебалась, завороженная. А теперь угодила в ловушку, оказалась во власти этого ненасытного создания, дожидавшегося в тени мгновения поглотить ее. Ревнивую, предательницу, преступницу. Нельзя было защититься робкими словами и тайными поступками. Ксавьер существовала, предательство существовало. Оно существует во плоти, мое преступное лицо.
Оно перестанет существовать.
Внезапно на Франсуазу снизошло величайшее спокойствие. Время остановилось. В заледеневшем небе Франсуаза оставалась совсем одна. То было столь торжественное и столь окончательное одиночество, что оно походило на смерть.
Она или я. Это буду я.
В коридоре послышались шаги, в ванной полилась вода. Ксавьер вернулась к себе в комнату. Франсуаза прошла на кухню, закрыла газовый счетчик. Она постучала. Быть может, есть еще способ избежать…
– Зачем вы опять пришли? – спросила Ксавьер.
Она лежала в кровати, облокотившись на подушки; горела лишь одна лампа у изголовья; на ночном столике рядом с тюбиком белладенала был приготовлен стакан воды.
– Мне хотелось бы, чтобы мы поговорили, – сказала Франсуаза. Сделав шаг, она прислонилась к комоду, на котором стояла газовая плитка. – Что вы собираетесь теперь делать? – спросила она.
– Разве вас это касается? – ответила Ксавьер.