Гостья

– Вы считаете, что одна понимаете Лабруса, – продолжала Франсуаза. Лицо ее пылало. – Вы думаете, что я делаю из него образ упрощенный и грубый.

Ксавьер ошеломленно смотрела на нее. Никогда Франсуаза не говорила с ней в таком тоне.

– У вас свои представления о нем, у меня свои, – сухо сказала она.

– Вы выбираете представления, которые вас устраивают, – возразила Франсуаза.

Она говорил с такой убежденностью, что Ксавьер как будто отступила.

– Что вы хотите сказать? – спросила она.

Франсуаза сжала губы. Как ей хотелось бросить ей в лицо: «Вы думаете, что он вас любит, но он всего лишь испытывает к вам жалость». Дерзкая улыбка Ксавьер уже пропала. Всего несколько слов, и ее глаза наполнятся слезами. Это прекрасное горделивое тело сникнет. Ксавьер пристально смотрела на нее, ей стало страшно.

– Ничего особенного я сказать не хочу, – устало ответила Франсуаза. – В общем, вы верите в то, во что вам удобно верить.

– Например?

– Вот вам пример, – более спокойным тоном отвечала Франсуаза. – Лабрус написал вам, что ему не нужно получать писем, чтобы думать о людях, это была любезная манера извинить ваше молчание. Но вы убедили себя, будто он верит в общение душ помимо слов.

Губа Ксавьер вздернулась, обнажив белые зубы.

– Откуда вы знаете, что он мне написал?

– Он говорил мне об этом в одном из писем, – ответила Франсуаза.

Взгляд Ксавьер упал на сумочку Франсуазы.

– Ах! Он говорит вам обо мне в своих письмах? – молвила она.

– При случае, – ответила Франсуаза. Рука ее сжалась на черной кожаной сумочке.

Бросить письма на колени Ксавьер. С отвращением и яростью Ксавьер сама объявит о своем поражении; победа без ее признания была невозможна. Освободившись навсегда, Франсуаза снова оказалась бы одна, независимая.

Ксавьер поглубже забилась в кресло, ее охватила дрожь.

– Мне отвратительно думать, что обо мне говорят, – сказала она.

Немного растерявшись, она совсем съежилась. Франсуаза почувствовала себя вдруг очень усталой. Надменной героини, которую она столь страстно желала победить, больше не существовало, оставалась несчастная затравленная жертва, никакой мести извлечь из этого было нельзя. Она встала.