Франсуаза почувствовала, что ее душит гнев.
– Мне кажется, что Пьер говорит в точности то, что хочет сказать, – резко ответила она.
– О! Я, конечно, вполне допускаю, что он не плачет по углам, как малый ребенок, – сказала Ксавьер. Она положила руку на пакет с книгами. – Возможно, я плохо устроена, – задумчиво сказала она. – Но, когда люди отсутствуют, мне кажется совершенно напрасным пытаться сохранить с ними отношения. О них можно думать. Но писать письма, отправлять посылки… – Она поморщилась. – Я все-таки предпочла бы вертеть столы для установления духовного контакта.
Франсуаза посмотрела на нее в бессильной ярости. Неужели не было никакого способа уничтожить эту заносчивую гордыню? В сознании Ксавьер вокруг воспоминаний о Пьере сталкивались Марфа и Мария. Марфа играла роль фронтовых «крестных», взамен она получала почтительную благодарность, но думал отсутствующий о Марии, когда из глубин своего одиночества с тоской поднимал к осеннему небу серьезное бледное лицо. Если бы Ксавьер страстно заключила в свои объятия живое тело Пьера, то Франсуаза почувствовала бы себя меньше задетой этим, чем той таинственной лаской, которой она окутывала его образ.
– Следовало бы, конечно, знать, разделяют ли люди, о которых идет речь, такую точку зрения, – заметила Франсуаза.
– Да, естественно, – усмехнулась Ксавьер.
– Вы хотите сказать, что вам безразлична точка зрения других? – спросила Франсуаза.
– Не все придают такое значение писанию, – заметила Ксавьер.
Она встала со словами:
– Хотите чая?
Ксавьер наполнила две чашки. Франсуаза поднесла свою к губам. Ее рука дрожала. Она вновь видела спину Пьера, отягощенную двумя его рюкзаками. Видела, как он исчезает на платформе Восточного вокзала, вновь перед ней вставало его лицо, обращенное к ней мгновением раньше. Ей хотелось бы сохранить в себе этот чистый образ, однако это был всего лишь образ, державшийся силой биения ее сердца, этого было недостаточно перед лицом женщины из плоти и крови. И в этих живых глазах отражалось усталое лицо Франсуазы, ее профиль без нежности. Какой-то голос нашептывал: «Он ее больше не любит, он не может ее больше любить».
– Я думаю, вы создаете себе весьма романтическое представление о Пьере, – резко сказала Франсуаза. – Знаете, он от чего-то страдает лишь в той мере, в какой хочет от этого страдать. И дорожит чем-то лишь постольку, поскольку соглашается дорожить.
Ксавьер слегка поморщилась:
– Вы так думаете…
Ее интонация была более вызывающей, чем грубое отрицание.
– Я это знаю, – сказала Франсуаза. – Я хорошо знаю Лабруса.
– Людей никогда не знаешь, – возразила Ксавьер.
Франсуаза в ярости взглянула на нее. Неужели никак нельзя повлиять на этот упрямый ум?
– Но он и я – другое дело, – сказала она. – Мы всегда все разделяли. Решительно все.
– Зачем вы говорите мне это? – высокомерно спросила Ксавьер.