Гостья

– Он очарователен, но нам мало что есть сказать друг другу, – заметил Пьер.

– Так бывает не всегда, он показался мне каким-то мрачным. Может, это из-за того, что в пятницу вечером мы его бросили, хотя было вполне допустимо, что мы хотим сразу пойти спать, ведь мы были так измотаны.

– Если только нас никто не встретил, – возразил Пьер.

– Мы бросились в «Поль Нор», а оттуда вскочили в такси; разве что Элизабет… Но я ее предупредила. – Франсуаза провела рукой по затылку, пригладив волосы. – Это было бы досадно, – сказала она. – Не столько сам факт, но обман, это его страшно обидело бы.

Со времен отрочества у Жербера сохранилась несколько подозрительная чувствительность; более всего он опасался показаться навязчивым. Пьер был единственным человеком в мире, который действительно был для него важен в жизни; он охотно мирился с тем, чтобы по отношению к нему брались какие-то обязательства, но при одном условии: чувствовать, что Пьер занимается им не только в силу долга.

– Нет, это маловероятно, – сказал Пьер, – впрочем, еще вчера вечером он был весел и дружелюбен.

– Возможно, у него неприятности, – сказала Франсуаза. Ее огорчило, что Жербер был печален, а она ничего не могла для него сделать; ей доставляло удовольствие знать, что он счастлив; ее восхищала та ровная и приятная жизнь, которую он вел. Работал он успешно и со вкусом, у него было несколько товарищей, различные таланты которых его очаровывали: Молье так хорошо играл на банджо, Барисон безупречно говорил на жаргоне, Кастье без труда выдерживал шесть порций перно; по вечерам в монпарнасских кафе он зачастую упражнялся с ними, пытаясь сопротивляться перно: с банджо он справлялся лучше. Остальное время он охотно проводил в одиночестве: ходил в кино, читал, бродил по Парижу, лелея скромные, но упрямые мечты.

– Почему эта девушка не идет? – спросил Пьер.

– Возможно, она еще спит, – ответила Франсуаза.

– Да нет, вчера вечером, когда заходила ко мне в кабинет, она точно сказала, что велит разбудить себя, – сказал Пьер. – Может, она заболела, но в таком случае позвонила бы.

– Ну нет, у нее жуткий ужас перед телефоном, ей это представляется зловредным орудием. Я скорее думаю, что она забыла о времени.

– О времени она всегда забывает злонамеренно, – заметил Пьер, – но я не понимаю, почему у нее вдруг могло перемениться настроение.

– Такое случается без всякой причины.

– Причины всегда есть, – с некоторым раздражением сказал Пьер. – Тебе случается не доискиваться их глубоко, скорее так. – Тон его был неприятен Франсуазе, меж тем она была не виновата.

– Поедем за ней, – предложил Пьер.

– Она сочтет это бестактным, – сказала Франсуаза. Возможно, к Ксавьер она относилась как к механическому устройству, но, по крайней мере, с хрупкими пружинами она старалась обращаться бережно. Было крайне неприятно огорчать тетю Кристину, с другой стороны, и Ксавьер не понравится, если они придут досаждать ей в ее комнату.

– Но это ведь она поступает невежливо, – заметил Пьер.

Франсуаза встала. В конце концов, вполне возможно, что Ксавьер заболела. После ее объяснения с Пьером неделю назад у нее ни разу не наблюдалось внезапной перемены настроения; ночь, которую они все трое провели вместе в последнюю пятницу, была безоблачно радостна.

Отель находился рядом, и они оказались там мгновенно. Три часа; нельзя было терять ни минуты. Франсуаза уже поднималась по лестнице, когда ее окликнула хозяйка.

– Мадемуазель Микель, вы идете к мадемуазель Пажес?