Гостья

– Совсем немного, – ответил он.

– Как же так! – Франсуаза не скрывала своей досады. Надо, чтобы Ксавьер работала, ради ее блага и их собственного. Не могла же она годами жить паразитом.

– Три четверти послеполуденного времени мы провели в перебранке.

Франсуаза почувствовала, что следит за своим лицом, не зная толком, что опасалась на нем показать.

– По поводу чего? – спросила она.

– Как раз по поводу ее работы, – ответил Пьер. Он улыбнулся в пустоту. – Сегодня утром, во время импровизации, Баен попросил ее прогуляться по лесу, собирая цветы; она с ужасом заявила, что терпеть не может цветов и не желает менять своего мнения. Она с гордостью рассказывала мне об этом, и это вывело меня из себя.

С безмятежным видом Пьер полил английским соусом дымящиеся гренки по-валлийски.

– И что? – нетерпеливо спросила Франсуаза. Он не спешил с ответом, не подозревая, насколько важно было для нее знать.

– О! Тут и началось! – воскликнул Пьер. – Она была оскорблена; она явилась вся такая ласковая и улыбчивая, не сомневаясь в том, что я буду петь ей дифирамбы, а я смешал ее с грязью! Закусив удила, она объяснила мне с той коварной учтивостью, которая тебе хорошо известна, что мы хуже, чем буржуи, поскольку жаждем морального комфорта. Это было не так уж неверно, но я пришел в неописуемую ярость, и мы целый час просидели в «Доме» напротив друг друга, не проронив ни слова.

Эти теории относительно жизни без надежды, о тщетности усилий – все это стало вызывать раздражение. Франсуаза сдержалась: ей не хотелось проводить свое время, критикуя Ксавьер.

– Должно быть, это было весело! – заметила она. До чего глупо это стеснение в горле: неужели она дошла до того, что стала обдумывать свое поведение с Пьером?

– Не так уж неприятно кипеть гневом, – сказал Пьер. – Думаю, что и она не против. Но у нее меньше сопротивляемости, чем у меня, и под конец она не выдержала; тогда я сделал шаг к примирению. Это было трудно, поскольку она отчаянно цеплялась за ненависть, но я в конце концов ее одолел. – И он с удовлетворением добавил: – Мы подписали торжественный мир, и, чтобы скрепить примирение, она пригласила меня пить чай к себе в комнату.

– К себе в комнату? – удивилась Франсуаза. Давно уже Ксавьер не принимала ее у себя в номере; она почувствовала досаду, это походило на легкий ожог.

– Тебе удалось под конец добиться от нее разумных решений?

– Мы заговорили о других вещах, – ответил Пьер. – Я рассказывал ей истории о наших путешествиях, и мы подумали, что сможем совершить их вместе. – Он улыбнулся. – Мы напридумывали множество сценок; какая-нибудь встреча в сердце пустыни между английским экскурсантом и отъявленным авантюристом, ты представляешь себе жанр. У нее есть фантазия. Только бы ей удалось извлечь из этого пользу.

– С ней надо стоять на своем, – с упреком заметила Франсуаза.

– Я так и сделаю, – сказал Пьер, – не брани меня. – Он как-то странно улыбнулся, покорно и слащаво. – Она сказала мне вдруг: «Я провожу с вами потрясающие минуты».

– Ну что ж! Это успех, – проронила Франсуаза. «Я провожу с вами потрясающие минуты…» Она стояла, устремив глаза в пустоту, или сидела на краю дивана, глядя Пьеру прямо в лицо? Спрашивать об этом не стоило. Как в точности определить оттенок ее голоса, запах в комнате в это мгновение? Слова могли только приблизить вас к тайне, но не сделать ее менее непроницаемой: она лишь отбросила на сердце более холодную тень.

– Я в точности не понимаю, каковы теперь ее чувства ко мне, – озабоченно сказал Пьер. – Мне кажется, я делаю успехи, но успехи такие зыбкие.

– Ты продвигаешься день ото дня, – отозвалась Франсуаза.