Усевшись на подушку и поджав под себя ноги, она слегка подула на горячий чай. Франсуаза с некоторым раскаянием взглянула на нее – она была тронута тем интересом, какой к ней проявила Ксавьер. Ей следовало бы попытаться чаще вести с ней настоящие разговоры.
– Это о моей юности, – ответила Франсуаза. – Мне хотелось объяснить, почему в юности люди бывают столь неуклюжими.
– Вы находите, что я неуклюжа? – спросила Ксавьер.
– Вы – нет, – сказала Франсуаза. – У вас благородная душа. – Она задумалась. – Видите ли, в детстве люди легко соглашаются с тем, что их не берут в расчет, однако в семнадцать лет это меняется. Мы начинаем стремиться существовать всерьез, а поскольку чувствуем себя по-прежнему такими же, то наивно ищем доказательства своей значимости.
– Как это? – спросила Ксавьер.
– Ищем одобрения людей, записываем свои мысли, сравниваем себя с проверенными образцами. Да вот, возьмите Элизабет, – сказала Франсуаза. – В каком-то смысле она так и не преодолела эту стадию. Она вечный подросток.
Ксавьер рассмеялась.
– Вы наверняка не были похожи на Элизабет, – заметила она.
– Отчасти, – сказала Франсуаза. – Элизабет нас раздражает, поскольку раболепно слушает нас, Пьера и меня, и без конца создает себя. Но если попытаться понять ее с малой долей сочувствия, то обнаружишь во всем этом неуклюжее усилие придать своей жизни и своей личности определенную ценность. Даже ее уважение к социальным формальностям: браку, известности – это опять-таки проявление все той же заботы.
Лицо Ксавьер слегка помрачнело.
– Элизабет жалкое тщеславное существо, – сказала она. – Вот и все!
– Нет, как раз не все, – возразила Франсуаза. – Следует еще понять, откуда это идет.
Ксавьер пожала плечами.
– Для чего пытаться понять людей, которые того не стоят.
Франсуаза сдержала порыв нетерпения; Ксавьер чувствовала себя задетой, когда о ком-то, кроме нее, говорили снисходительно или просто непредвзято.
– В каком-то смысле того стоят все, – сказала она Ксавьер, слушавшей ее с недовольным вниманием. – Элизабет теряет голову, когда заглядывает в себя, поскольку находит лишь полнейшую пустоту; она не отдает себе отчета, что это общая судьба; зато что касается других людей, то она видит их снаружи, воспринимая через слова, жесты, лица, которые наполнены. Это производит впечатление миража.
– Странно, – заметила Ксавьер. – Обычно вы не находите для нее столько оправданий.
– Но речь вовсе не о том, чтобы оправдывать или осуждать, – сказала Франсуаза.
– Я уже заметила, – возразила Ксавьер. – Месье Лабрус и вы всегда приписываете людям кучу тайн. Но они на самом деле гораздо проще.
Франсуаза улыбнулась – это был упрек, который однажды она сама адресовала Пьеру: без причины усложнять Ксавьер.