Франсуаза последовала за ним.
– А ведь я прекрасно знаю, что никогда не выигрывают, – сердито сказала она.
Это был как раз подходящий день, чтобы делать подобные глупости. Нелепо все: места, люди, слова, которые говоришь. Как холодно! Мадам Микель была права, это пальто слишком легкое.
– А что, если нам пойти выпить по стаканчику, – предложила она.
– Я готов, – ответил Жербер, – пошли в большой кафешантан.
Спускалась ночь; урок закончился, но они наверняка еще не расстались. Где они находятся? Быть может, они вернулись в «Поль Нор»; если какое-то место нравилось Ксавьер, она тотчас устраивала там себе гнездо. Франсуазе вспомнились кожаные банкетки с большими медно-красными гвоздями, и витражи, и абажуры в красно-белую клеточку, но все напрасно: лица, и голоса, и вкус медовых коктейлей, все приобрело таинственный смысл, который рассеялся бы, если бы Франсуаза открыла дверь. Оба ласково улыбнулись бы, Пьер в общих чертах изложил бы их разговор, она пила бы из стакана через соломинку; но никогда, даже через них, секрет их встречи наедине не будет раскрыт.
– Вот это кафе, – сказал Жербер.
Это был своего рода ангар, обогреваемый огромными жаровнями, заполненный народом. Оркестр громко аккомпанировал певцу в солдатской форме.
– Я возьму водку, – сказала Франсуаза, – это меня согреет.
Липкая изморось проникла до глубины ее души, она вздрогнула; она не знала, что делать со своим телом и со своими мыслями. Она взглянула на женщин в галошах, закутанных в толстые шали, которые пили у стойки кофе с коньяком. «Почему шали всегда фиолетовые?» – задалась она вопросом. У солдата лицо было размалевано красным, он игриво хлопал в ладоши, хотя до непристойного куплета еще не дошел.
– Расплатитесь, пожалуйста, сразу, – попросил официант. Франсуаза обмакнула губы в свою рюмку, рот ее наполнил резкий вкус бензина и плесени. Жербер внезапно расхохотался.
– В чем дело? – спросила Франсуаза; в эту минуту ему можно было дать лет двенадцать.
– Сквернословие всегда вызывает у меня смех, – смущенно ответил он.
– Что за слово вдруг заставило вас рассмеяться? – поинтересовалась Франсуаза.
– «Смыться», – ответил Жербер.
– «Смыться»! – повторила Франсуаза.
– Да, но мне надо представить его себе написанным! – сказал Жербер.
Оркестр приступил к пасадоблю. На эстраде рядом с аккордеонистом стояла большая кукла, увенчанная сомбреро, казавшаяся почти живой. Наступило молчание.
«Он опять решит, что докучает нам, – с сожалением подумала Франсуаза. – Пьер не приложил больших усилий, чтобы вернуть доверие Жербера; он так мало вкладывал себя даже в самую искреннюю дружбу!» Франсуаза попыталась стряхнуть с себя оцепенение; надо было хоть немного объяснить Жерберу, почему Ксавьер заняла такое место в их жизни.
– Пьер думает, что Ксавьер сможет стать актрисой, – сказала Франсуаза.