Жербер как раз зажигал сигарету Ксавьер, но старательно избегал ее взгляда; он был таким чопорным в элегантном темном костюме, который позаимствовал, верно, у Пеклара. Ксавьер упорно смотрела на мыски своих туфелек.
– С тех пор, как я наблюдаю за ними, они не обменялись ни словом, – сказала Элизабет, – они застенчивы, как двое влюбленных.
– Они терроризируют друг друга, – отозвалась Франсуаза. – А жаль, они могли бы стать хорошими товарищами.
Коварство Элизабет ее не задевало, ее нежность к Жерберу была чиста и лишена всякой ревности, но чувствовать себя столь яро ненавидимой было неприятно. То была почти нескрываемая ненависть. Никогда больше Элизабет не откровенничала, и все ее слова, все умолчания были живыми упреками.
– Бернхайм сказал мне, что в следующем году вы наверняка поедете на гастроли, – сказала Элизабет.
– Конечно нет, это неправда, – ответила Франсуаза. – Он вбил себе в голову, что Пьер в конце концов уступит, но он ошибается. Следующей зимой Пьер поставит свою пьесу.
– Вы начнете этим сезон? – спросила Элизабет.
– Пока не знаю, – ответила Франсуаза.
– Было бы жаль уехать на гастроли, – с озабоченным видом заметила Элизабет.
– Я того же мнения, – отозвалась Франсуаза.
Она не без удивления задавалась вопросом, неужели Элизабет все еще чего-то ожидает от Пьера; быть может, она рассчитывала сделать в октябре новую попытку в пользу Батье.
– Понемногу расходятся, – заметила она.
– Мне надо повидать Лизу Малон, – сказала Элизабет, – вроде бы она должна сказать мне что-то важное.
– А я пойду на помощь к Пьеру, – сказала Франсуаза.
Пьер горячо пожимал руки, однако, как бы он ни старался, ему не удавалось улыбаться тепло – это было искусство, которому мадам Микель постаралась изо всех сил научить свою дочь.
«Я задаюсь вопросом, как там у нее дела с Батье», – думала Франсуаза, продолжая прощаться и расточая сожаления. Элизабет прогнала Гимьо под предлогом того, что он крал у нее сигареты, она помирилась с Клодом, но дело, верно, не клеилось, никогда она не была более мрачной.
– Куда это подевался Жербер? – спросил Пьер.
Растерянно опустив руки, Ксавьер стояла посреди сцены совсем одна.
– Почему не танцуют? – продолжал Пьер. – Места хватает.
В его голосе слышалась нервозность. Со сжавшимся сердцем Франсуаза взглянула на это лицо, которое со слепым спокойствием так долго любила. Она научилась читать по этому лицу. Этим вечером Пьер выглядел неутешительно и казался еще более уязвимым. Лицо его было застывшим и напряженным.