Дача на Петергофской дороге,

22
18
20
22
24
26
28
30

Прохор умильно сказал:

— Ну вот и жених.

Федосья плюнула так сильно, что чуть не достала до противоположного берега; вслед за тем посыпалась из уст ее неслыханная брань на Прохора. Я дивился изобретательности прачки и равнодушию кучера, который лег животом на траву и, пощипывая ее, не подымал глаз, пока Федосья бранилась; как только гнев ее стал стихать, он довольно мягким голосом спросил:

— Когда стирала?

— Вчера! — не так уже сердито отвечала Федосья.

— Что-то больно зажились на ярмонке, чай, на корню весь хлеб протранжирили?

— И ты туда ж! Рад зубы-то скалить! — с прежним гневом возразила Федосья.

— Ну что кричишь? А тебе что? Небось, купили что-нибудь?

— Почище вашего богача. Тику, башмаки.

— Чай, вздернешь нос, как напялишь башмаки? — насмешливо заметил Прохор.

— Известно, на мужика не буду смотреть!

— Ишь ты!

— Да!

Разговор замолк. Через минуту Прохор таинственно спросил:

— Поджидала нашего-то?

— Только что и свету, что ваш! Так и есть! Плевать мы хотели!

И голос Федосьи принял снова раздражительный тон.

— Ах, Петровна, Петровна! Упустили вы! Не успели приколдовать-то! — так грустно произнес Прохор, что я не знал, как растолковать его слова.

— Как же! Приворожишь его! Волком глядел всегда.

— Угораздило его тогда съездить в город; сидел бы в деревне, может статься, и уладилось бы все.