— Что попусту болтать, Прохор Акимыч. Лучше до свадьбы все узнал, чем после бы попрекал. Не найти ей жениха, как они ни бейся. Кто захочет знаться с ними! Мы как, знаешь, приехали в город, на нас так и таращат глаза, словно мы с того света пришли.
Голос у Федосьи вдруг оборвался; она как будто глотала слезы.
— Архипка, окаянный, встретил меня добрым словом. Что, говорит, зачем приехали? В остроге посидеть! Вишь! А! Всякий разбойник зубы скалит! Ведь насилу в трактир пустили. Нет, говорит, у нас порожних номеров. Ах он окаянный, татарин, злодей!
Последние слова были произнесены с рыданием, которое, однако, скоро кончилось громким и частым сморканьем.
Я смотрел на Прохора: он лежал по-прежнему на животе, только лицо свое уткнул в шапку, которая лежала у его бороды.
— Прощай, Прохор Акимыч, — сказала Федосья очень ласково, после долгого молчания.
— Идешь! — хриповато произнес Прохор, лениво вставая.
— Завтра на лошади приедешь за водой? — спросила Федосья.
— Баню приказано истопить.
— Чтоб ему задохнуться! — проворчала Федосья и, сказав еще Прохору «прощай», удалилась с ношею мокрого белья.
Скрип корзины долго еще слышался посреди тишины.
Прохор после ухода Федосьи сидел несколько минут в одном положении, повесив голову на грудь и пощипывая густую свою бороду. Потом он стал потягиваться и снова задумался. Стук экипажа, ехавшего мне навстречу, заставил его вспомнить свою обязанность; он, взяв бочонок, подлез на корточках к воде и начал топить его. Я вышел из своей засады и окликнул его. Прохор тоже несколько испугался, но не выпустил из рук бочонка. Он снял шапку.
— Спасибо за лошадь, чуть шею не сломал. Бери ее назад! — сказал я.
— Верно, изволили по задним ногам ударить? — равнодушно отвечал Прохор, — Как прикажете, прислать дрожки сюда?
— Нет, не надо! Если спросит Иван Андреич, скажи: гулять пошел.
Мне не хотелось, чтоб мой приятель знал о моем визите.
— Слушаю-с! Оська, эй, здесь! — заорал Прохор, махая шапкой.
Я чувствовал смущение от своей невинной лжи. Разговор, подслушанный мною за минуту, смутил меня. Он очень согласовался с подозрениями моего приятеля. Я было начал раздумывать, ехать ли к Зябликовым, как явился кучер с сухим бельем и платьем. Он объявил, что господа приказали кланяться и ждут меня кушать чай. «Лучше сам удостоверюсь во всем», — подумал я и крикнул Прохору, чтоб он сказал своему барину, что я поехал к соседям.
Я превратился слегка в Зябликова, надев его костюм. Покачиваясь на старинных дрожках с огромными крыльями, которые годились к любому пароходу для прикрытия колес, я обдумывал, как мне себя держать: неужели поддаться хитростям стариков и кокетству их дочери? Эти мысли навели на меня хандру, и я, подобно моему приятелю, дивился дурным человеческим свойствам. Старики меня встретили с такою добродушною радостью, которая могла тронуть всякого, кто не знал настоящего ее источника. Наружность барского старинного домика примирила меня несколько с их желанием сыскать себе скорее зятька. Комнаты, несмотря на бедность меблировки, отличались и чистотой и уютностью, хотя в передней не обошлось без портного с босыми ногами. Он шил что-то из серой нанки, напоминавшее костюм г-на Зябликова. Меня усадили в гостиную на диван, который, как и вся мебель, покрыт был белым чехлом, и стали усердно угощать чаем, расспрашивая о владельце села Уткина. Феклуша не являлась: я, не церемонясь, спросил о причине. Старики захлопотали, и старушка через минуту привела Феклушу в гостиную. Разгоревшиеся ее щеки и слегка растрепавшиеся золотистые волосы придавали ей что-то особенное. Сделав мне реверанс, она села в угол.
— Благодарю вас за ваше беспокойство, — сказал я, кланяясь. — Вы, я думаю, устали? Я не знал, что это так далеко!
ebooksa