Видимо, он привез их с собой. Как долго они захотят побыть здесь — и как долго на самом деле пробудут, — он не знал. Но они его друзья, такие же, как и все остальные, и он им рад.
— На кого это ты все время смотришь? — спросил Грейтхаус.
— На тени, — сказал Мэтью и закрыл тему.
Днем, после того как Том поднялся на борт «Золотого глаза», Мэтью пошел к Григсби, постучал в дверь, и ему открыла Берри. Какое-то время они просто смотрели друг на друга: для него она сейчас была как солнечный свет после всего, что случилось, когда он думал, что, скорее всего, умрет во тьме, а она, кажется, замерла с его именем на устах. А потом, едва она успела воскликнуть:
— Мэтью! — и протянуть к нему руки, из-за ее спины испустил вопль дедушка Мармадьюк и, отпихнув внучку в сторону, заключил Мэтью в свои сокрушающие объятия.
— Мой мальчик! Сынок! — возопил Мармадьюк. Его большие голубые глаза сияли в оправе очков, а густые белые брови подергивались на круглом, как луна, лице. — А мы тут испугались, что тебя и в живых уже нет! Боже милостивый, мальчик дорогой! Заходи, расскажи нам все, что с тобой приключилось!
Мэтью был полон решимости не рассказывать всего, что с ним приключилось, даже когда Мармадьюк пододвинул к нему на кухонном столе блюдо с печеньем, политым медом, и кружку мимбо[14]. Берри сидела рядом с ним, очень близко, и Мэтью, конечно, заметил и радовался тому, что она время от времени кладет руку на его руку или ему на плечо и поглаживает его, как будто желая убедиться, что он настоящий и не исчезнет, как сон после пробуждения.
— Ну, давай, рассказывай! — настаивал Марми, а его правая рука, казалось, сжимала невидимое перо, приготовившись записывать на столе услышанное.
— Нет, — сказал Мэтью, съев две штуки печенья и выпив полкружки подслащенного рома. — Мне жаль, но я не могу.
— Но ты должен! Читатели требуют!
— Моя работа предполагает конфиденциальность. Больше этих историй не будет.
— Чушь! Я сделал тебя знаменитостью!
— Это слишком дорого обходится, — ответил Мэтью. — Впредь прошу считать меня обычным человеком, который просто зарабатывает себе на жизнь.
Мармадьюк отодвинул блюдо с печеньем, но потом увидел, что рука Берри лежит на руке Мэтью. Он подвинул печенье обратно и вздохнул.
— Ну ладно. У меня все равно чернила заканчиваются. Но, — и тут он торжествующе поднял палец, — есть ведь еще история о Сером Волке, и ее нужно рассказать, не так ли?
Мэтью пожал плечами. Если Грейтхаусу хочется проехаться по этой весьма извилистой дорожке — хозяин барин, пусть запрягает свою лошадь в свою повозку. Правда, это скорее будет похоже на телегу, запряженную ослом.
Берри надела желтый плащ и пошла пройтись с Мэтью вдоль набережной, в северную сторону. Очень долго оба молчали. Их обдувал легкий ветерок, солнце сверкало на поверхности реки. Он на несколько минут остановился посмотреть, как корабль с развернутыми парусами скользит в синюю морскую даль мимо Устричного острова, а потом отвернулся.
— Можешь об этом говорить? — тихо и осторожно спросила она.
— Пока нет. Позже. Может быть.
— Я готова слушать тебя, когда ты захочешь. Если захочешь.