Мэтью поставил подсвечник с тремя свечами на свой стол. Смакуя возвращение, он некоторое время смотрел в окна и наслаждался успокаивающим видом маленьких огней, разбросанных по всему городу. Потом снял шляпу и плащ, повесил их, расположился за столом, достал из кармана письмо от Сирки к Таак и разгладил его. Открыв верхний ящик стола, он извлек оттуда увеличительное стекло, подаренное Кэтрин Герральд, и внимательнее рассмотрел написанное.
Почерк мужской, решил он. Да, плавный, но не очень старательный, если не считать завитушки под именем. Что это за имя — Сирки? И про что вот это: «вернется на остров к середине сентября»? Мэтью видел, где перо время от времени останавливалось, чтобы окунуться в чернила. Бумага была сложена вчетверо, чтобы поместить ее в конверт. Она была светло-коричневая, не такая плотная, как пергамент. Он подержал ее перед свечой и увидел нечто такое, что заставило его перевернуть письмо и посмотреть еще раз.
Он достал из ящика стола карандаш и поводил грифелем по чему-то вроде слабого отпечатка, сделанного на обороте.
На бумаге появилось стилизованное изображение осьминога, восемь щупалец которого простирались в разные стороны, словно собираясь захватить весь мир.
Это был оттиск сургучной печати, которой запечатывали конверт.
Он услышал тихий звук, почти вздох, и что-то укусило его в шею сбоку. Лишь чуть ужалило.
Он приложил к шее руку и нащупал какой-то маленький предмет. Вытащив его, он увидел деревянную стрелку длиной около трех дюймов с наконечником, вымазанным какой-то желтоватой пастой; а на другом конце — кусочек выдолбленной пробки.
В углу, около картотечных шкафов, где тени были гуще всего, зашевелился какой-то призрак.
Когда призрак вышел, стало видно, что он одет в длинный черный плащ и треуголку, а волосы у него шелковистые, цвета пыли. Возраста он был неопределенного, щуплый, бледный и до странности хрупкий. Его правую бровь рассекал длинный тонкий шрам, уходивший под волосы, а вместо правого глаза у него был холодный шар молочного-белого цвета. Он положил на картотечный шкаф деревянную трубку. Его рука в черной перчатке медленно, с какой-то жуткой неторопливостью скользнула под плащ, а затем появилась из-под него с длинной острой вязальной спицей, голубовато блеснувшей в свете свечей.
Мэтью встал и выронил стрелку. В горле похолодело, шею в том месте, куда вошел наконечник, покалывало.
— Ни с места, — сказал он.
Язык у него начинал деревенеть.
Рипли, юный стажер-убийца, приближался к нему, как в кошмарном сне. Очевидно, он дорос до стрельбы из духовой трубки стрелкой, смазанной лягушачьим ядом. Мэтью с ужасом вспомнил, как миссис Таак сказала Моргу: «Коченеют мышцы и сжимается горло. Несколько секунд — и жертва обездвижена».
Если у него всего несколько секунд, их нужно использовать по максимуму.
Онемевшими пальцами он схватил канделябр и швырнул его, но не в Рипли, а в окно. Звон разбитого стекла эхом прокатился по Стоун-стрит. Залаяла собака. Он понимал, что его единственный шанс — призвать на помощь ближайшего констебля. Если шум никто не услышал, он труп. Вполне возможно, что он и так уже труп.
Он попятился. Ноги у него замерзли и дрожали. Казалось, все происходит в замедленном темпе. Сердце, которое должно было сильно колотиться, тоже стучало все медленнее. Когда он делал вдох, в легких раздавался какой-то скрип. Такое ощущение, будто они наполняются ледяной водой. И ум работал все хуже: может быть… Рипли тайно следовал за ним от «Рыси»… Обогнал его и взломал замок… Снова запер дверь… Поджидал в темноте… Его метод — спицей сквозь глаз в мозг… чтобы этот вопрос был решен…
Мэтью схватил стул Грейтхауса и, держа его перед собой, стал отступать к стене.
В колеблющемся свете свечей, падавшем на стол Грейтхауса, Рипли шаг за шагом скользил вперед.
— Эй! — крикнул кто-то с улицы. — Эй, наверху!
Мэтью открыл рот, чтобы позвать на помощь, но у него пропал голос. Может, бросить в Рипли стул и попробовать спуститься по лестнице? Стоило об этом подумать, как его руки свела судорога. Он выпустил стул из рук. Ноги у него подкосились, и он упал на колени.
ebooksa