«En effet, я позволил себе небольшое путешествие в Акапульково», ответил Демон, непроизвольно и некстати вспомнив (с тем особым напором мгновенных подробностей, который так хорошо был знаком и его детям) полосатую, черно-лиловую рыбку в аквариуме, схожие полоски на оттоманке, субтропическое солнце, играющее прожилками ониксовой пепельницы на каменном полу, груду старых, забрызганных апельсиновым соком журналов
«Та красотка, как там ее, составила тебе компанию?»
«Видишь ли, сынок, по правде говоря, мне с каждым годом все труднее разбираться в списке своих пассий. Давай лучше о более простых материях. Где же бренди? Мне обещал проходивший мимо ангел».
(Проходивший мимо ангел?)
Ван потянул зеленый шнур звонка, подав мелодичный зов в направлении буфетной и вызвав антифонное журчание в маленьком антикварном аквариуме с заточенной в нем одинокой цихлидой, стоявшем в углу музыкальной гостиной на бронзовой подставке (странная, предположительно связанная с аэрацией реакция, действие которой мог объяснить лишь Ким Богарне, кухонный служка). «Стоит ли позвонить ей после ужина?», размышлял Демон. Который час там будет? Пользы чуть, а для сердца вредно.
«А тебя уже известили или нет? – сказал Ван, снова садясь на толстый подлокотник отцовского кресла. – Дядя Данила приедет с Люсеттой и адвокатом после ужина».
«Славно», сказал Демон.
«Марина с Адой сейчас спустятся – ce sera un dîner à quatre».
«Славно, – повторил Демон. – Ты выглядишь превосходно, дружок мой, и мне не приходится преувеличивать комплименты, как поступают иные в отношении стареющего мужчины с сияющими, будто начищенные туфли, волосами. Замечательный смокинг, или, скорее, замечательно другое – узнать в крое сыновьего костюма руку собственного старого портного – все равно что поймать себя на повторении фамильного жеста, к примеру, вот этого (трижды машет у виска левым указательным пальцем), которым моя матушка выражала будничное, мирное отрицание; этот ген тебя миновал, но я подмечал его в зеркале своего парикмахера, отвергая предложение смазать мою лысину “Crêmlin’ом”. А знаешь, кто еще его унаследовал? Моя тетка Китти, которая вышла за банкира Боленского после развода с этим жутким старым бабником, Лёвкой Толстым, писателем».
Демон предпочитал Диккенсу Вальтера Скотта и русских романистов ставил невысоко. Ван, как всегда, посчитал нужным уточнить:
«Необыкновенно искусным писателем, папочка».
«Ты необыкновенно милый юноша», сказал Демон, не сдержав еще одной пресной слезы. Он приложил к щеке крепкую и ладную сыновью ладонь. Ван поцеловал его волосатый кулак, уже сжимавший пока еще незримую рюмку. Несмотря на черты ирландской мужественности, те Вины, в чьих жилах текла русская кровь, имели склонность нежничать в ритуальных излияниях привязанности, оставаясь при этом довольно неуклюжими в словесных ее выражениях.
«Ну и ну! – воскликнул Демон. – Да у тебя шуйца, как у плотника! Покажи-ка мне десницу. Господь милосердный! (Бормочет:) “Холм Венеры” обезображен, “линия жизни” рубцеватая, хотя и необычайно длинная… (Продолжает нараспев, по-цыгански:) Доживешь до самой Терры и вернешься еще более мудрым и счастливым. (Своим обычным голосом:) Но что озадачивает меня как хироманта, так это странная форма “сестры” твоей “линии жизни”. И жесткость кожи!»
«Маскодагама», выдохнул Ван, подняв брови.
«Ах да, конечно, как тупо (глупо) с моей стороны. А теперь скажи: по душе ли тебе Ардис-Холл?»
«Обожаю его, – ответил Ван. – Для меня это château que baignait la Dore. Я бы с радостью провел здесь всю свою рубцеватую и странную жизнь. Пустые мечты!»
«Пустые? Вот еще. Я знаю, что Данила намерен оставить именье Люсиль, но он жаден, а мои возможности таковы, что я способен удовлетворить даже великую жадность. Когда я был юношей твоих лет, я считал, что самое мелодичное слово рифмуется с “бильярдом”, и теперь я знаю, что был прав. Если, сынок, ты в самом деле мечтаешь стать владельцем этой усадьбы, я мог бы попробовать ее купить. Я могу надавить на Марину. Она вздыхает, как кожаный пуф, когда наседаешь на нее, если можно так сказать. Чорт, здешние слуги отнюдь не меркурии. Дерни-ка за шнур еще раз. Да, полагаю, Данилу можно уговорить».
«Ты добр, как черный, папочка», сказал Ван, вспомнив поговорку Руби, своей нежной юной няньки, родившейся на Миссисипи, где судейские, филантропы, проповедники всевозможных “вероисповеданий” (как это принято называть) и другие почтенные и щедрые господа были главным образом черно- или темнокожими выходцами с Западной Африки, предки которых, умелые мореходы, первыми достигли вод Мексиканского залива.
«Вот еще, – задумчиво повторил Демон. – Поместье стоит едва ли больше двух-трех миллионов, минус долг дорогого кузена передо мной, минус еще ладорские пастбища, вконец изгаженные, от которых придется постепенно избавиться, если только местные помещики не сожгут этот новый керосиновый завод, стыд и срам нашего графства. Я не питаю
(Сейчас скажет об “отцовской болтливости”.)