– Есть еще переплетные мастерские, уличные рынки и ярмарки. Там тоже покупают и продают, так что вору не составит труда пристроить краденые страницы.
– Вернемся к целым книгам, – сказал Брунетти. – Они имеют наибольшую ценность.
Графиня едва заметно, протяжно вздохнула.
– О, их гораздо труднее спрятать или замаскировать. Если книга украдена из библиотеки, определенные страницы в ней обязательно проштампованы. У каждой библиотеки – своя система, но все они штампуют несколько страниц в каждом издании.
Брунетти кивнул: ему не хотелось выглядеть в ее глазах полным профаном.
– Проштампованные страницы в книге – это почти то же самое, как если бы на ее обложке было написано: «Украдена!»
– Но тогда зачем их покупать? – спросил Брунетти.
Контесса отодвинулась чуть дальше на стуле, словно желая лучше видеть собеседника. Сложив руки на коленях, она сказала:
– К вашему сведению: вы не делаете чести семье своей супруги.
– Я давно такого не слышал, – сказал Брунетти и улыбнулся.
Она засмеялась. Это было похоже на удушливый кашель курильщика, и комиссар вскочил от неожиданности – на случай, если ей понадобится помощь, – но контесса жестом попросила его вернуться на место. Успокоившись, она произнесла:
– Я имела в виду, что вы не обладаете тягой к стяжательству, свойственной коренным венецианцам.
Брунетти пожал плечами, подозревая, что это комплимент. Впрочем, кто знает?
– Многие хотят иметь книги, которыми можно похвастать, по крайней мере перед избранными друзьями: показать новое крупное приобретение, зная, что лишних вопросов никто не будет задавать, – сказала графиня. – Мол, у меня есть «Кодекс Галилея» либо первое издание того или этого… Какая-нибудь редкость. Это пережиток шестнадцатого столетия. Тяга к культурным ценностям. – Ее голос стал жестче, словно у судьи, зачитывающего обвинительный акт. – Людям кажется, что таким образом они демонстрируют свою утонченность, хороший вкус, в отличие от тех, кто покупает «Феррари».
Ее отвращение едва ли не обжигало. Брунетти кивнул. Он мог понять – но не прочувствовать – эту тягу.
– Мне нравится, что лично вы не видите в этом никакого смысла, – сказала контесса и снова улыбнулась, хотя ее улыбка напоминала гримасу.
Она указала на что-то у него за спиной. Брунетти повернулся и увидел портрет мужчины с крючковатым носом, в темно-коричневых бархатных одеждах. Скорее всего, шестнадцатый век, один из центральных регионов… Возможно, Болонья?
– Как вы думаете, сколько стоит эта картина? – спросила хозяйка дома.
Брунетти положил блокнот в карман, встал и подошел к портрету, чтобы лучше его рассмотреть. Художник, несомненно, был талантлив – достаточно одного взгляда на руки мужчины, чтобы это понять. Переливы бархата казались живыми, яркими – так и хочется их погладить… Лицо Брунетти находилось почти на одном уровне с картиной, и ему не составило труда разглядеть ясный ум в глазах изображенного человека, его мужественный подбородок, массивные плечи. Такой умеет искренне дружить и неистово враждовать.
– Понятия не имею, – ответил комиссар, не сводя глаз с портрета. – Единственное, что я могу сказать, – эта картина прекрасна и написана мастером.