Пастушок

– У Змея Горыныча!

Настал сумрак, ибо ещё две свечи оплавились до конца. Князь зажёг другие и вставил их в канделябр вместо огарков, которые он извлёк с помощью платка. Ему всегда нравилось самому заниматься этим. Нестор, тем временем, делал вид, что сосредоточенно проверяет письмо – вдруг буква пропущена?

– Погляди на меня, боярыня, – неожиданно подал голос Михаил Склир, с шутливой обидою выпрямляясь и поворачиваясь к Евпраксии, – разве три головы у меня? Скажи!

Боярыня поглядела очень внимательно.

– Нет, одна, – признала она, – но я говорила не про тебя, патрикий. Ведь твой дворец царьградский тебе не принадлежит, как и голова!

– А кому всё это принадлежит? – встревожился царедворец.

– Я уже объяснила. Змею Горынычу.

– Это царь? – спросил Мономах.

– Никакой не царь! Царь – только одна из его голов. Другая голова – церковь.

Нестор, подняв глаза, уставился на Евпраксию. Михаил растерянно и безмолвно развёл руками – мол, сами видите, что у вас творится здесь, на Руси! Князь пригладил бороду.

– Ну, а третья? Должны быть три головы у Змея Горыныча. Насчитали две – царь и церковь. А третью как назовёшь?

– Народная глупость! – выпалила Евпраксия, набрав воздуху во всю грудь, чтоб разом всё выпалить, – цари, церковь, глупость народная – вот вам три головы проклятого Змея, которому уже почти всё на свете принадлежит, кроме лесных чащ да топких болот! А вот я не желаю принадлежать ему! Не желаю!

Молчание длилось долго.

– Нет, она не могла своей собственной головой додуматься до такого, – заговорил летописец раньше, чем Мономах открыл рот, – она слишком много ходит по кабакам, торгам да подворьям. А там какой только сброд днями и ночами не ошивается, ища мудрости в винных бочках! Сам знаешь, князь. Расстрига Серапион один чего стоит! Его послушать – волосы встанут дыбом даже не на такой глупой голове. Болота и чащи – это, конечно же, про волхвов. Они там засели. Но ведь она не знала, что говорит именно о них! Она просто повторила чьи-то слова.

Евпраксия промолчала, поскольку Нестор был прав. Ей сделалось боязно. Ой, чего наболтала сдуру? Но Мономах, казалось, поверил Нестору.

– Ты, боярыня, говорят, в кабаке плясала сегодня днём? – поинтересовался князь, – это так?

– Плясала, – горько вздохнув, призналась Евпраксия, – но ведь я была не одна! Со мною там были премудрая Василиса Микулишна и Алёша Попович. Да, и Вольга Всеславьевич тоже был!

– Ну, это всё пламенные блюстители женской чести, – мрачно забарабанил пальцами Мономах. Чуть-чуть Помолчав, прибавил:

– надо твоему братцу сказать, чтоб он за тобой присматривал строже. Совсем ты от рук отбилась, боярыня! А твоему отцу напишу, чтоб он завещал терем и богатство Меланье с Яном, иначе ты сдуру-спьяну всё пустишь по ветру!

– Напиши! – вошла в буйный гнев Забава Путятишна, – напиши ему, князь Владимир! Ещё вели у меня забрать и юбку последнюю, чтобы я из дома не могла выйти! Также распорядись, чтоб батюшка выдал Меланью за Даниила. Я буду счастлива, если мой Даниил воспользуется моим законным имуществом и моей любимой сестрой, красавицей редкой!