Пастушок

– Нет, это не вздор! Я ведь половчанка, и своих чую за три версты! Поэтому подошла сегодня к воротам, чтобы тебя дождаться и проводить. Вот уже неделю, когда мы ходим с тобой по городу ночью, я всегда чувствую, что за нами кто-то крадётся.

И Зелга вдруг огляделась по сторонам, испуганно сжав запястье своей боярыни тонкими, почти детскими пальцами. Но Евпраксия гнала страх.

– Откуда ты знаешь, что это половцы? Как могли они пролезть в Киев?

– Да я тебе говорю, что чую я их! Я не удивлюсь, если они прячутся на подворье митрополита! Ведь там кого только нет! Этот варяг, Ульф! Ведь ты его видела?

– Да, встречала.

– Он только там и сидит, по городу ходит редко! А про него говорят, что он – человек опасный, служил девяти царям и трём королям, да каждого из них предал! И у него – какие-то дела с Михаилом. Этого Ульфа сегодня не было на пиру?

– Я его не видела.

Они шли южным краем площади, по которой слонялись одни собаки. Ближе к подворьям и кабакам мельтешили девки, в потёмках очень похожие на созвездия, потому что эти туманные киевские потёмки и для Евпраксии, и для Зелги были ещё мрачнее, непостижимее, чем сияющая бездонность ночного неба. И посему, когда вдруг из-за угла вышли трое да преградили ханше и королевишне путь очень недвусмысленно, Зелга вскрикнула. Но Евпраксия, у которой было твёрдое правило: сперва злиться, затем пугаться, так поступила и на сей раз. Она начала с того, что обозвала трёх призраков мерзопакостными ублюдками, а потом, приглядевшись к их пьяным рожам, стала и вовсе топать на них ногами.

– Ах вы, поганцы! – заверещала она, – Может быть, ещё и ножи на меня поднимете, чтоб я встала тут перед вами на четвереньки, а заодно и Зелгу свою нагнула? Василь, Радомир, Иванко! Когда-нибудь я до вас доберусь, сукины сыны, знайте! Вольга к вам в гости пожалует!

– О, да это сама Забава Путятишна! – рассмеялся один из молодцев, а другой воскликнул:

– Прости, боярыня, не признали тебя во тьме! Куда держишь путь? Может, проводить?

– Ведь не мы одни ночью шарим, – прибавил третий, – опасно!

– Да ну вас к дьяволу, я уж почти пришла! Проваливайте.

– Живее! – пискнула Зелга, – пока я добрая!

Удальцы исчезли так быстро, что Зелге снова стало не по себе. Но у неё тут же мелькнула мысль, что, в целом, плевать, кто они такие и куда делись за один миг – главное, что сгинули! Усмехнувшись, две полунощницы зашагали дальше по жутким, мрачным местам, которые днём казались им самыми весёлыми в мире.

Неподалёку от закоулочка, куда надо было свернуть, ещё какие-то ухари жгли костёр и пили хмельное. Было их больше дюжины. Среди них маячили девки. Все они также знали Евпраксию и приветливо перебросились с ней словечком. В тесной избушке Улеба, которая примыкала к кузнице, было тихо. Но за свиным пузырём, плотно заслонявшим маленькое окно, угадывался дрожащий огонь лучины. А когда Зелга стукнула по двери кулаком, засов вскоре загремел и залязгал. Дверь приоткрылась с долгим, тягучим скрипом. Медник сперва осторожно выглянул, затем вышел на узенькую ступеньку, которая также скрипнула. Лицо мастера было чистым, как и одежда. Узнав при свете луны боярыню, он смутился. И Зелга вдруг заметила то, чего она почему-то не замечала днём – что ему не больше двадцати лет.

– Ещё не ложился? – осведомилась Евпраксия, – или уже вскочил?

– Ещё не ложился, – пробормотал Улеб, – задумался над узором.

– Каким узором?

– Епископ Пётр заказал мне медный светильник для Берестовской часовни. Этот светильник к Троице надо выковать.