– А ты продолжала бояться и практически перестала спать. Не вини нас, Мира. Мы с твоей бабушкой хотели сделать как лучше. Мы переживали за тебя.
– Я и не виню. – Мирослава разгрызла леденец, вздохнула. – Просто мне иногда кажется, что я могла что-то вспомнить, что-то важное, что помогло бы его найти.
– Ты была ребенком, тебе нужно было забыть весь этот кошмар, а не вспоминать.
– А теперь? – Мирослава шмыгнула носом. – Я уже взрослая, дядя Митя. Что мешает мне вспомнить теперь?
– Не знаю, Мира. – Он покачал головой. – Я знаю только одно, ты должна быть осторожна. Обещай, что больше не будешь бродить по лесу одна. Если тебе вдруг захочется прогуляться или возникнет какая-нибудь другая острая необходимость, зови меня.
Она улыбнулась. Если на кого-то в этой жизни она и могла положиться, то только на дядю Митю. Она это знала. И он это знал тоже.
– Он не нападает на взрослых. – Мирослава вытерла липкие после леденца ладони о джинсы. – По крайней мере, раньше не нападал. Мне больше нечего бояться.
– Если это вообще он. Ты не можешь быть в этом уверена. Никто не может быть уверен.
– Дядя Митя, – Мирослава посмотрела на него искоса, – а как он тогда убивал?
– Он их душил, Мира. – Было видно, что ему больно об этом говорить. По нервно двигающимся желвакам, по тому, с какой силой он сжимал кулаки.
– А потом? – Ей было важно докопаться, найти параллели или, если получится, разорвать эту жуткую связь прошлого и настоящего. – Что он делал с их лицами?
– Я не знаю. – Он покачал головой.
Обманывал? Не хотел ее расстраивать еще больше или в самом деле не знал? Времена были такие… без телеграмм-каналов и Ютьюба. Едва ли не единственным источником правдивой информации тогда было сарафанное радио. И дядя Митя не мог не слышать, о чем судачили в деревне. Наверняка, она тоже слышала, но сеансы сначала у обычного психиатра, а потом у модного психолога сделали свое черное дело – она забыла все, что пугало ее в детстве. Кто-то из этих двоих, а может и оба запаковали ее воспоминания в картонную коробку и поставили на самую высокую полку стеллажа. Того самого стеллажа со всяким ментальным барахлом.
– Не лезь в это, Мира. – Теперь дядя Митя сам искал ее взгляд, всматривался в ее зареванное лицо, хмурился. – Я люблю тебя, девочка. Ты же это знаешь, да?
– Я тоже тебя люблю.
Он раздосадовано покачал головой.
– И я по-прежнему считаю, что ты зря вернулась. Это место…
– Это место уже другое! Ты же видишь, дядя Митя! Тут все иначе! Не осталось вообще никаких напоминаний…
– Кроме Свечной башни, – оборвал он ее резко.
– Башня заколочена! – Никому и никогда Мирослава не позволяла разговаривать с собой таким тоном. Она взрослая! Она знает, что делает!