Святые наших дней
Таким образом, христианский духовный опыт и богословие подходит к теме невидимого Бога с нескольких сторон. Во-первых, Бог Отец невидим, но Он явил Себя в лице Своего Сына, Который обладал видимым человеческим обликом. Во-вторых, Бог невидим и непознаваем в Своей сущности, но может становиться видимым и познаваемым в Своих энергиях, или действиях, одной из которых является нетварный Свет. В-третьих, Бог невидим в земной жизни, но может быть видим для верующих в будущей жизни («…потому что увидим Его, как Он есть»).
Наконец, есть еще одно – четвертое – измерение той же темы. Оно основано на словах Христа из Нагорной проповеди: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Здесь возможность Боговидения ставится в прямую зависимость от чистоты сердца. Если человек живет в страстях и грехах, он не способен увидеть Бога. Если же он очищает свое сердце покаянным плачем, любовью к ближним, исполнением других заповедей Божиих, то он может Его узреть. Каким образом? Не материальными или телесными очами, но очами сердца, внутренними очами ума.
Все эти измерения темы Боговидения присутствуют в христианской литературе, и всех их касается отец Софроний в своей итоговой книге. В отличие от книги «Аз есмь», она начинается не с богословских рассуждений, а с рассказа автора о самом себе. Однако он не излагает здесь свою обычную, земную биографию: это его духовная биография, в которой отражены некоторые факты из его жизни, но более всего – его духовный и молитвенный опыт.
Авва Сисой перед гробницей Александра Македонского.
Фреска. Монастырь Варлаама, Метеоры
Он начинает с главы «Благодать смертной памяти». Достаточно подробно он говорит здесь о том, как смертная память посещала его в годы юности, особенно в период Первой мировой войны (некоторые фрагменты были приведены выше), описывает различные случаи из своей жизни, которые приоткрывали для него тайну вечности за порогом смерти. Затем излагает святоотеческое учение о памяти смерти: она «есть особое состояние нашего духа, совсем не похожее на всем нам свойственное знание, что в какой-то день мы умрем. Она, сия дивная память, выводит дух наш из земного притяжения. Будучи силою, свыше сходящею, она и нас поставляет выше земных страстей, освобождает от власти над нами временных похотей и привязанностей, и тем делает нас естественно свято живущими. Хоть и в негативной форме, она, однако, плотно прижимает нас к Вечному».
Память о смерти помогает человеку жить на качественно ином уровне, чем живет человек, не имеющий ее: «Память смертная дает нам опыт бесстрастия, но еще не того положительного, которое проявляется как полновластие любви Божией; не имеет она и чисто отрицательного характера, т.е. как противоположение любви. Она пресекает действие страстей и тем полагает начало коренной перемене всей нашей жизнедеятельности и характера восприятия всех вещей. Тот факт, что она дает переживать смерть нашу как конец всего мироздания, подтверждает данное нам Откровение о том, что человек есть образ Бога, и как таковой он способен вместить в себя и Бога, и сотворенный космос».
Итогом многих лет пребывания в памяти о смерти и поиска ответа на вопрос о смысле земной жизни стало для отца Софрония, тогда еще мирянина Сергея Сахарова, оставление занятий живописью и уход из мира: «Когда силою смертной памяти все мое существо было переведено в план вечности, тогда, естественно, пришел конец моей детской забаве – занятию искусством, владевшим мною, как рабом. Скорбен и узок путь нашей веры: все тело жизни нашей покрывается ранами на всех уровнях, когда страдальческий ум умолкает в состоянии интенсивного пребывания вне времени. Выпадая из сего бытийного созерцания, мы обретаем в глубине сердца уже готовые мысли, не нами изобретенные; в тех мыслях заключено предвосхищение дальнейших откровений о Боге. Сей благодатный дар не может быть описан нашими будничными словами. Опыт показывает, что ассимилируется он, дар, не иначе, как в длительном процессе всестороннего истощания. Тогда, как бы уже сверх всяких ожиданий, приходит исцеляющий все раны Несозданный Свет. В сиянии этого Света пройденный “тесный” путь предстает как уподобление Истощанию Христа, чрез которое и нам даруется усыновление Богу-Отцу».
Первая глава книги хронологически обнимает период жизни отца Софрония от рождения до 1925 года. Дальнейшие главы не имеют четкой хронологической привязки к конкретному периоду его жизни, но суммируют опыт, накопленный за много лет.
От смертной памяти он обращается к теме страха Божия, под которым понимает благодатное духовное состояние, являющееся даром Божиим: «Страх сей нисходит на нас свыше. Он, страх, есть духовное чувство, прежде всего Бога и затем нас самих. Мы живем в состоянии страха в силу живого присутствия Бога Живого при сознании нашей нечистоты. Действие сего страха таково: он ставит нас пред Лицом Бога, чтобы быть судимыми от Него; мы же пали так низко, что скорбь наша за нас самих становится глубинным страданием, более тяжким, чем мука видеть себя во тьме неведения, в параличе нечувствия, в рабстве страстям. Страх сей есть пробуждение наше от векового сна в грехе. Он же несет нам свет разумения: с одной стороны, нашего гибельного состояния, с другой – ощущение святости Бога».
Страх Божий позволяет человеку увидеть Бога в Его Нетварном Свете: «Удивительна природа сего блаженного страха: вне его действия, очистительного конечно, не откроется нам путь к совершенной любви Божией. Сам Он есть не только начало премудрости, но и любви. Он и потрясает душу нашу видением нас самих, как мы есть, и привязывает нас к Богу сильным желанием быть с Ним. Страх порождает изумление пред открывающимся нам Богом. Сознавать недостойным такого Бога, вот в чем ужас. Быть вечно в том адском мраке, сущность которого мы узреваем при еще невидимом нами, но дающем нам “видеть” Свете Нетварном, вызывает томительную жажду вырваться из гнетущих объятий нашего падения, войти в сферу Света невечернего, к Богу любви святой».
Признаки прилежного покаяния.
Миниатюра из «Покаянного канона на Слово 5». Лествица Иоанна Лествичника Синаита. Константинополь. XI в.
Неразрывна связь между страхом Божиим и покаянием. Тему покаяния отец Софроний раскрывал уже в книге «Старец Силуан». В письмах к Бальфуру также много говорится о покаянии. В книге «Видеть Бога» отец Софроний увязывает покаяние с откровением Бога в Его священном имени «Аз есмь» и с созерцанием Божественного Света: «С этим Именем открылись для меня дали, убегающие в недосягаемость. Не в порядке отвлеченного мышления, но бытийно сей Личный Бог стал для меня очевидностью… И я предался отчаянному плачу, горькому, жгучему, осознав ужас моего падения: Господь даровал мне благодатное отчаяние. И когда я оплакивал себя глубоким плачем, не смея возвести мысли моей к Нему, Он явился мне во Свете Своем. Так положил Он начало моей новой жизни, породив меня в слезах покаяния».
В «Лествице» блаженного Иоанна Синайского целая глава посвящена «радостотворному плачу», то есть такому покаянному плачу, который в самом себе заключает духовную радость. Отец Софроний описывает подобный опыт: «Благодать покаяния есть восхищение души к Богу, увлеченной явлением Света. Он, сей Свет, в начале еще никак не видим, но от теплоты Его смягчается сердце… Дух наш бывает в состоянии благодарного восторга, когда открывается нам Святая Тайна, превосходящая тварный ум: Бог Живой, Которому можно говорить “Ты”. Его величие нас пугает; Его смирение нас поражает. И сколько бы мы ни восходили в нашем влечении к Нему всей силой нашего существа, мы с радостью ощущаем процесс восхождения, но вместе с тем представляется Он все более недостижимым. И бывает, что мы изнемогаем, нас охватывает некое отчаяние, мы видим себя готовыми пасть, – и вдруг Он, уже нежданный, с нами и обнимает нас любовно».
Свой собственный опыт покаяния отец Софроний увязывает с тем временем, когда он отошел от детской веры в Бога, потерял опыт Его живого присутствия и увлекся восточными учениями. Возвращение к Богу стало для него Страшным Судом, перевернувшим всю его жизнь: «Неосязаем Бог наш; невидим, непостижим; неисследимы и пути Его о нас Промысла. Как Его нежная, но могущественная рука уловила меня, когда я с упорством юного безумства устремился в меоническую[7] пустоту? Огонь небесный проник внутрь, и сердце мое было растоплено жаром. Мою покаянную молитву я приносил Святому Богу, прижавшись к полу, к земле. О, какого стыда я был исполнен в те годы. Я сознавал себя самым подлым преступником за мой гордый порыв превзойти Его. Мой грех против Его любви предносился мне в своей кошмарной сущности: как самоубийство, и притом не в плане тленной плоти, но как отпадение в вечности от моего Творца. Он в безмерности Своей любви желает дать мне светоносную беспредельность. Я же стучал в двери смерти не во времени, а за его гранями. Я ненавидел себя, десятилетия проливал слезы от горя моего и стыда моего… В этой молитве мой ум не обращался на меня самого; я не анализировал мои состояния; я пребывал в великом трепете, почитая себя недостойным прощения. Я стоял как бы на Страшном Суде высочайшего трибунала: все мое внимание сосредоточивалось на моем Судье. У меня не было слов – я молился неоформленными словом воздыханиями сердца моего».
Тема покаяния – лейтмотив всей христианской проповеди. Отец Софроний напоминает, что Евангелие начинается и заканчивается призывом к покаянию. И учение святых Отцов проникнуто этой темой. Покаяние является «основным фоном всей нашей аскетической жизни». Цитируя слова из великопостной молитвы Ефрема Сирина «даруй ми зрети моя прегрешения», отец Софроний подчеркивает: «Опять и опять: видеть свой грех – есть духовный акт, чрезвычайно великой ценности для всех, кто ищет Лицо Бога Живого. Больше того: акт сей есть действие в нас Самого Бога, Который есть Свет».
Господь встречает прп. Иоанна Лествичника, взошедшего на вершину Лествицы.
Фрагмент иконы «Лествица». Монастырь
Св. Екатерины, Синай. XII в.