Воспитатель Сонгюнгвана очень долго выговаривал Ынчхолю за его поступок. Юноша все так же хранил молчание, уставившись в полотняную стену. После того, как воспитатель в пятый раз повторил страшное «а если он умрет», Соджун не выдержал и вошел в палатку.
— Господин, шли бы вы отсюда! — проговорил он сурово.
Учитель разразился длинной тирадой по поводу ответственности, тогда капитан демонстративно положил ладонь на рукоять меча. Служитель академии стих на полуслове.
— Вам нужно вернуться со студентами в город, собирайтесь! — тяжело проговорил Соджун.
Учитель перевел взгляд с меча капитана на суровое лицо.
— Что значит
— То и значит! Вы возвращаетесь в Ханян, как это и планировалось.
— Один?
— Вас трое.
— А… а вы?
— Я останусь здесь, пока рана Мингу не затянется настолько, чтобы он смог перенести полдня пути.
Ынчхоль вскинул на капитана глаза, полные отчаяния. Соджун посмотрел на горе-мстителя и вздохнул:
— Мингу выживет.
Услышав эти слова, самовлюбленный и непоклончивый гордец упал на колени и заплакал. Он рыдал, давясь слезами, но так легко ему еще никогда не дышалось.
На следующий день до рассвета лагерь опустел. Соджун вышел провожать отряд студентов, возглавляемый воспитателями-учителями, и не обнаружил среди уезжающих Ынчхоля. Капитан вынужден был отправиться на его поиски. Нашел в его же собственной палатке под одеялом. Заспанный студент наотрез отказался возвращаться в Ханян.
— Как я могу вернуться домой, когда человек, раненный мной, даже сидеть пока не может? Как я посмотрю в глаза его родителям? А своим? Я вернусь вместе с Мингу, — и с этими словами он натянул одеяло на голову и закрыл глаза. До рассвета было далеко.
Капитан мог скрутить его, связать, усадить на лошадь и таким образом доставить в Ханян. Мог, но не стал этого делать. Ынчхоль весь день и вечер проходил вокруг палатки, где страдал Мингу. Он готов был помочь, услужить, лишь бы хоть как-то облегчить мучения больного. Но Мингу ни о чем не просил, ничего не хотел. Лежал на своем тюфяке, смотрел на колеблющийся от ветра полог палатки и молча страдал. Лишь когда видел Чжонку или капитана, улыбался. Чжонку улыбался, чтобы показать, что ему не больно, а капитану — словно говоря, что раны уже заживают. Ынчхоль ему на глаза не показывался. Было стыдно.
Утром не было привычного утреннего гонга, не было суеты, и потому Ынчхоль проснулся, когда солнце уже встало. Он вышел из палатки, потянулся, оглядываясь, и тут увидел на берегу двух раздетых по пояс мужчин. Они кружили на узкой отмели, втаптывая босыми ногами влажный песок, пытаясь загнать противника в ледяную воду. Ынчхоль, как завороженный, пошел к ним и остановился на береговой круче. Он смотрел на борцов, вооруженных палками, и восхищался.
Капитан Ким был широкоплеч и бугрист, словно под кожей по всему телу пролегали канаты и веревки. Когда на его палку со всей силой наваливался Чжонку, мышцы на руках вздувались и проступали вены. Капитан усмехался и отбрасывал сына, нанося удар. Сытый, могучий и великолепный зверь! Сын уступал лишь шириной плеч, да толщиной веревок под кожей (те были тоньше). Да отсутствием шрамов. А вот у его отца…
Ынчхоль являлся наследником великого дворянского рода. Да, его называли «старший сын», но не потому, что он был старшим в семье, нет. Его называли так из-за того, что был старшим из двух сыновей, хотя и родился седьмым ребенком по счету. Правда, из всех старших сестер до совершеннолетия дожили лишь две. Когда Ынчхоль родился, его отцу минуло тридцать пять лет, и к тому времени при дворе он достиг уже определенных высот. Являлся потомственным дворянином и тоже знал, где у меча рукоять, вот только… Сейчас, глядя на бой отца и сына, Ынчхоль ужасно завидовал Чжонку! Стан капитана был исполосован шрамами, но как же они украшали это совершенное тело! Именно таким должен быть настоящий мужчина! Могучим, сильным, мужественным! Ынчхоль попытался представить на месте капитана своего отца-чиновника, но лишь сморщился: обрюзгшее за годы тело вряд ли привлекло к себе внимание. А здесь глаз не оторвать!
ebooksa