— Я заберу её. — Клюка Гулльвейг указала на валькирию. — А ты можешь уходить. Это великая милость Духов. Знак их почтения и уважения к твоему Учителю, магу Хедину. В конце концов, как это всё начиналось?..
Хаген оглянулся на неподвижные тела Трогвара и Сигрун. Райна знала, что хорошая дочь должна сейчас рыдать у матери на неживой груди, но глаза валькирии оставались сухи. Не было ничего, кроме холодной леденящей ярости. Кто бы ты ни была, хекса, Мать Ведьм или сама Смерть — я дщерь владыки Асгарда, и я не сдамся так просто.
Она сбросила остатки разбитого щита с руки. Не та истинная валькирия, что не пропустит ни одного удара, а та, что после каждого из них сумеет подняться и продолжить бой, как ни в чём не бывало.
Остриё Голубого Меча глядело прямо в лицо Гулльвейг.
— Ничего ты мне не сделаешь, — каркнула хекса. — Грудь пронзил, а толку?.. Уходи, я же сказала! К девчонке своей торопишься, повидать напоследок, потешиться?.. Понимаю, понимаю, препон чинить не стану. Уходи!
Хаген усмехнулся, и от этой усмешки вдруг стало страшно даже Райне.
— Ничего ты не поняла, Смерть. Всё-то тебе надо забрать, всякую крошку подобрать…
— Всему своё место!.. Как ключ с замком, нельзя…
— Да всё можно, — легко и словно бы даже беззаботно бросил Хаген. — И я сейчас тебе докажу.
Райна на своём веку повидала множество мечников, истинных мастеров меча; но сейчас она даже не заметила движения голубого клинка.
Он с лёгкостью рассёк подставленную клюку; Гулльвейг — или Смерть — страшно зашипела, захрипела, но руки её закрутили две половинки клюки с немалой ловкостью.
— Есть у меня, чем тебя угостить, — хладнокровно бросил тан Хаген. — Подобрал, сам не зная, зачем, а теперь-то ясно.
Яростно зазвенела сталь — дубинки в ладонях Гулльвейг словно обернулись сплошным закалённым железом. Мать Ведьм вновь нападала и вертелась юлой, и даже куда более длинный клинок Хагена не мог удержать её. Хекса казалась быстрее взгляда и молнии, быстрее всего, что когда-либо приходилось видывать Райне.
Хединсейский тан медленно отступал; однако, несмотря на все старания, Гулльвейг так ни разу и не удалось его задеть.
— И это всё, Смерть? — усмехнулся Хаген.
Его ответ оказался ещё быстрее атак Гулльвейг; голубой клинок одним движением, по-змеиному, проскользнул меж половинок посоха, начисто снеся Матери Ведьм голову; потоком хлынула тёмная кровь, а уродливое тело, форма, временное вместилище того, что было сущностью хексы хекс, рухнуло прямо под ноги хединсейскому тану.
Хаген кинулся на тело, словно волк на поверженную лань. Пальцы в чёрных боевых перчатках впились в плечи безголового тела, взвились языки пламени.
— Получай!.. Этим-то я тебя упокою!..
Длинный клык какого-то чудовища как-то враз оказался в руке хединсейско тана; с размаху вонзился в открытую рану шеи. Кровь жуткой хексы вскипела, тёмные её змейки взметнулись, обнимая, обвиваясь вокруг кости, и та начала таять, словно даже безголовая ведьма упрямо продолжала сопротивляться.
Тело выгнулось дугой, отталкивая Хагена. Казалось, хекса вот-вот поднимется, продолжит бой…