— Ты бывал во владениях Демогоргона. Тебе открыта туда дорога. Когда всё кончится, когда изменится мир, приходи вновь.
— Зачем? — хрипло вырвалось у Хагена. Горло жгло, словно от нестерпимой жажды. — Зачем мне приходить к тебе? Ты меня растила? Носила на руках?..
— Могучий воин Хаген сожалеет, что не держался за мой подол? — усмехнулась Лаувейя. — Я дала тебе высокую и страшную судьбу — чего большего может пожелать себе воин? Ты сражался и побеждал, сын, ты добился всего сам, не зная о дремлющем в тебе — так не огорчай же меня напоследок.
Хекса гордо выпрямилась.
— Не смей ныть и жаловаться, сын. В этот мир мы приходим, чтобы славно сражаться и славно умереть. Ты достиг всего. Великий Хедин научил тебя многому, но, как и самому искусному зодчему требуется крепкое основание, ему требовалось то, что в тебе оставили мы с твоим отцом. Поэтому иди, мой сын, предназначенной тебе тропой. Сегодня день Рагнарёка, сегодня день истины. Мы все исполнили долг. А теперь прощай, сын. Но… ты всё-таки помни мои слова. Тебе, сыну Древнего Бога и троллквинны, будут открыты миры и живых, и мёртвых, даже если тело твоё уйдет из сущего.
Она улыбнулась. Резко, быстро и крепко обняла, прижала к себе с неженской силой, и сразу же почти оттолкнула.
— Ступай. Честь твоя да останется превыше всего. Сражайся, сын, как сражался всегда. А мы с твоим отцом… мы всё равно будем следить за тобой и гордиться тобой.
Она повернулась, легко и ловко скользнула в домовину.
— Стой! — Хаген рванулся следом. — Постой, погоди! У меня ещё осталось дело, там, у живых. Долина Магов — мне надо туда, немедля, скорее! Ты можешь помочь… мать моя?
Хекса приостановилась, обернулась.
— Ты действительно хочешь её спасти, сын, эту девочку… и тоже очень непростую. Что ж, это будет славная битва… если найти дорогу отсюда, из последнего прибежища Орла и Дракона.
— Это не в твоих силах?
— Прямо открыть тебе путь, сын, — нет, не в моих, — печально покачала она головой. — Мне дана большая власть, но и пределы положены строгие. Но кое-что я, пожалуй, смогу…
Она сорвала с шеи ожерелье из мелких черепов, вытянула руку:
— Зажигай. Зажигай, как ты зажёг погребальные костры своего отца и племянника.
Хаген повиновался.
Огонь послушно перепрыгнул из его ладони на птичий черепок в самом низу нити; весело побежал вверх, ныряя в пустые глазницы, мигом охватывая сухие кости. Одна за другой возникали в трепещущем пламени руны, странные, пугающие, непонятные.
— Не всегда твоя мать сиднем сидела в Железном Лесу, — усмехнулась хекса. — Некогда мы выкладывали великие руны во льдах Большого Хьёрварда, когда Молодые Боги ещё только двигались на нас[10]. Твой отец тогда нашёл нас и очень дивился нашему умению. Но тебе потребуется нечто ещё более сильное. Ты мой сын, Hagen Hroftsson, и потому запоминай: эти руны помогут тебе, но только один раз. И они оставят по себе лишь разрушения и пожары, ибо такова их суть. Ты сам поймёшь, когда дать им волю.
Ожерелье пылало. Руны плясали и переплетались перед взором хединсейского тана, и в каждой ему чудились сейчас рушащиеся горы, полыхающие от горизонта до горизонта леса и моря, вскипающие облаками белого пара.
— Запомнил. — Лаувейя удовлетворённо кивнула. В вопросах она не нуждалась. — Что ж, сын, мне пора. И… — она вдруг накинула горящее ожерелье обратно себе на шею и даже не дрогнула, когда языки пламени охватили ей голову. Глаза её смотрели прямо и строго.