Низкие ели вдруг раздвинулись, Хаген оказался на поляне, а посреди её дом-домовина на шести столбах, низкий, в какие кладут мёртвых лесные племена Восточного Хьёрварда.
Сидит на узкой лесенке здоровенный чёрный котище. А рядом с лесенкой, поглаживая и почёсывая кота за ушами, застыла седая сгорбленная старуха, настоящая троллквинна, хекса, ведьма, какими матери пугают расшалившихся малышей.
Нос крючком, зубы желты и торчат в разные стороны, губы бледны, как у покойника, бельмо на одном глазу, зато другой глядит ослепительно-небесной голубизной.
Хаген остановился. Замерла и старуха, стояла, опершись на сучковатую клюку.
— Вот и завершился круг, Хаген, сын Хрофта.
Тан поклонился. Хекса или нет, но она — хозяйка, и надо соблюдать вежество. Даже в последний день мира, и особенно в последний день. Неважно, кто она — себя он не уронит.
— Привет тебе, vitur kona, мудрая женщина. Думаю, что не случайно вышел я сюда.
— Не случайно, — кивнула она. — Сегодня такой день, когда открываются все двери и все пути. Нет больше никаких тайн, и ты, тан Хаген, заслужил узнать о себе всё.
— Я уже узнал, мудрая. Старый Хрофт — мой настоящий отец.
— Верно. Но ведомо ли тебе, кто твоя мать?
— Её звали Свава. Её убили. Я справил по ней добрую тризну, я отомстил.
Старуха улыбнулась жёлтыми жуткими клыками. Тряхнула головой, зашуршали черепа мелких зверюшек и птиц, нанизанные на нить ожерелья.
— Отомстил, как есть отомстил. Идём, сын Хрофта. Я покажу тебе, что должна показать. Сегодня последний день. Ты исполнил всё, ты заслужил.
Она пристукнула клюкой и разом изменилась. Исчезли седые нечёсаные космы, упали на плечи рыжие косы. Блеснули белизной зубы, распрямился нос, вместо грязной хламиды — расшитая рубаха, узорный пояс.
Хаген молча отступил на шаг.
— Внемлю тебе, мудрая.
— Сегодня день ответов, — улыбнулась она. — Ответов, которые не смог дать даже могучий Отец Дружин. Впрочем… в иных делах мужчины бывают поразительно слепы, даже лучшие из них. Смотри, Хаген. Смотри и ничему не удивляйся.
Деревянная чаша, до краёв полная воды. Хекса провела ладонью над поверхностью, и Хаген увидел.
…Бедная хижина у обочины дороги. Совсем бедная, даже не хижина, а лачуга с кое-как прилаженной дверью, с крошечным оконцем. И тяжкие стоны рожающей женщины.
Вот останавливается купеческий караван, вот пожилой доктор заходит в хижину…