ГЛАВА 14
Наутро Алекто проснулась с больным горлом. Причем, болело оно, похоже, не из-за распахнутого ночью окна, а из-за сильного испуга.
Вспомнив, что случилось, она застонала и уткнулась носом в перину, которая, помимо мягчайшего пуха, была набита сухими ароматными травами. Втянув аромат, сквозь который пробивался еще и запах шерсти и сена от матраса, она попыталась собраться с мыслями.
Она так и не сказала матери, что произошло на самом деле, сама не зная почему. Отговорилась тем, что ночью окно распахнулось само, а больше она ничего не помнит. Быть может, чтобы защитить ее, и еще потому что история с незнакомцем касалась только Алекто. При одном воспоминании о нем пробирала дрожь.
Но бледность и молчаливость мать все же отметила.
Перед мессой Алекто долго писала письмо отцу, не вылезая из кровати — вышло три свитка.
На службу собиралась вяло. А при мысли о том, как еда за завтраком будет скользить по саднящему горлу, поморщилась.
— Где Каутин? — спросил Эли на мессе.
— Похоже, все еще отмечает свою победу, — кисло ответила Алекто, злясь даже на брата за то, что он забыл обо всем прочем, захваченный своим вчерашним приключением.
За завтраком она действительно не могла проглотить ни кусочка, поэтому выбрала заячий паштет, увидев, как одна из фрейлин изящно намазывает его на такой тонюсенький поджаренный ломтик хлеба, что через него можно было смотреть на солнце.
— Плохо выглядишь, — раздался сиплый голос, и рядом на лавку опустился Каутин.
Алекто подняла голову.
— Ты не лучше.
Это была правда: Каутин был бледен, щеки покрывала легкая щетина, и казалось, его вот-вот стошнит. По крайней мере по лицу временами пробегала судорога, а щеки словно надувались.
Каутин спрятал глаза.
— Вы наконец появились, — отметила мать.
— Да, простите, миледи, я…
Та сделала предупреждающий жест.
— Не объясняй. Присмотришь за Алекто и сопроводишь ее потом в комнату к другим дамам. А я договорюсь о починке нашего окна.
— А что с окном? — удивился Каутин, когда она удалилась.