Не изменилось только одно: больше чем за восемьдесят лет она никому ни разу не была обузой. Лишь однажды с просьбой переступила порог кабинета начальника: крыша протекает, дайте немного шифера.
Начальник, веселый молодой мужчина, засмеялся в ответ:
– Ну ты старушка, так старушка… Сколько еще жить собираешся? – Мысленно Амангуль уже ругала себя, что явилась в этот кабинет.
– Что же я поделать могу? Не берет меня смерть!
И ушла… Было ей горько, но не за себя. Ей все казалось, что неудачный шутник задел память Аганазара. Теперь она словно бы слышала его голос:
– Зачем же ты просишь? Если б судьбе было угодно, чтоб мы жили в доме с шиферной крышей, разве она прибрала бы меня так рано? Предки наши жили в юртах. Разве ты настолько их лучше?!
Она часто разговаривала с сыном. Вот и теперь его голос звучал так ясно и… так укоризненно!
“Проклятые мои ноги! – думала Амангуль. – Как не споткнулись вы? Зачем принесли меня к этому начальнику?.. Баба! Баба и есть. Притащилась, расселась… ждали тебя!»
А начальник тот оказался странным человеком: шутить умел плохо, а делать умел хорошо. Ближе к зиме, присланный им самосвал завалил весь двор Амангуль дровами. А потом вдруг явились рабочие:
– Ишин илери, здравствуйте, мать Аганазара! Вот мы пришли к вам крышу чинить!
Каждое утро Амангуль обязательно затапливала печку. Увидев этот ранний дым, соседи знали: ночь для старой женщины прошла благополучно. Если же Амангуль не успевала вовремя затопить, к ней, как бы по делам, приходила Огульбиби эдже:
– Проснулась, мать Аганазара? Вот хорошо!
Огульбиби жила вся в семейных заботах… Муж ее, Сахатдурды, тоже ушел однажды на фронт и не вернулся. Но зато уж дети – таких поискать во всем селе! Что сын, что дочка: оба спокойные, вежливые, уважительные. Когда речь заходила о хорошей семье, непременно вспоминали Огульбиби.
Так уж повезло ей, что и невестка пришла в дом хорошая – характер открытый и работать умеет… Амангуль и Огульбиби любили посидеть да потолковать о жизни. Не всякой невестке это понравилось бы! А эта сама заварит старушкам чайничек чая. И прилежно выслушивает их советы, как простегать ватное одеяло, да как подобрать для кошмы узор понаряднее…
Так прошло десять лет и двадцать… Амангуль все жила.
Годы не брали ее, опаленную огнем горя… Приходя к ней в гости, родственники не раз дарили Амангуль эдже куски белой кисеи… на платок. Поблагодарив, Амангуль убирала материю. И – словно ее не было в доме!
Опустевший за годы войны теперь сундук Амангуль был почти полон кисеи. Она понимала: люди хотят утешить, хотят сказать ей: “Ты такая же, как наши бабушки и прабабушки. Мы уважаем тебя, мать Аганазара!». Да, они уважали тот очаг, хранительницей которого она была.
Но ни разу Амангуль не решилась накинуть заветный платок. Все казалось, что хоть один кто-нибудь да непременно окинет ее насмешливым, а то и презрительным взглядом: “Вырядилась. А ведь на это надо право иметь…».
Амангуль эдже умерла в дожливый, ничем не приметный день, каких много бывает перед наступлением холодов. Ранним утром Огульбиби вошла к ней дом:
– Проснулась, мать Аганазара? Вот и…