Амангуль лежала, зажав в руке лекарство “от головы», которое вчера вечером взяла у доброй соседки…
– Мать Аганазара! – тихо сказала Огульбиби и тихо вышла на двор. Так она в последний раз обратилась к Амангуль эдже. В день похорон ее поминали среди женщин, которым судьба не дала материнского счастья.
Я подошел к тому месту, куда должна была пристать маленькая лодка под белым парусом. Она была уже близко. Если б я крикнул: “Здравствуй, мать Аганазара!». Меня бы услышали. Но я молчал. А лодка вдруг развернулась и стала уходить от меня – в сторону куда-то, на запад, волны послушно бежали за нею следом. Скоро парус совсем затерялся среди облаков и белой пены. Море было пустынно, и сколько ни ждал я ее, всматриваясь вдаль, лодка под белым парусом так и не вернулась, не вспомнила обо мне.
БАБУШКИНА СКАЗКА
В те давние времена она была одна-одинешенька. Одна во всей бесконечной Вселенной, сама себе хозяйка, сама себе царица. Не ведала она ни границ, ни пределов – все начиналось ею и ею же кончалось. А на моря и океаны разделилась она много позже, спустя века, тысячелетия. А если точно: когда печаль разбила ее материнское сердце…
Желание достигло цели. Так бывает всегда, если душа твоя стремится к чему-то сильно и страстно. Да, душа. Есть такая загадочная штука, которая даже заблуждение может выдать за истину. Особенно, если эта женская душа. А именно такая таилась в ней с самого рождения, хотя сама она и не подозревала об этом, не ведала, что уготовлены ей радость материнства и горечь его. Просто ей опостылило одиночество. Душа томилась в ожидании чего-то необычайного, неизведанного. Ветер привлек ее внимание, тот самый Ветер, которого прежде она и не замечала. С этого-то все и началось. И если б не Ветер, она б доныне не ведала своей истинной женской сущности.
И Ветер полюбил ее. Немудрено: она была молода и нарядна. Все шло ей к лицу: и легкий струящийся шелк, и черный ниспадающий тяжелыми складками бархат… Впрочем, дело-то совсем не в нарядах. Ветер… Что такому шелк и бархат? А он влюбился пылко и без оглядки.
Не простой оказалась эта любовь. Она стала причиной того, что робкое желание избавится от постылого одиночества сменилось тысячью новых дерзких, самых невероятных желаний. И день ото дня их становилось все больше и больше. Минуло спокойное время, когда пребывала она в безмятежной неге, отражая в своей бесконечной глади плывущие в вышине облака. Страсть овладела ею. Иной раз обольстительной кокеткой устремлялась она прочь, словно ей опостылило общество Ветра. Но это только распаляло его, и он простоволосый и босой, – взвивался вихрем, чтобы настичь ее. Вот он уже все ближе, ближе, еще миг… И тут она внезапно оборачивалась, бросаясь к нему в объятия. Грозным смерчем поднимались они к свинцовым небесам. Его сильные жадные руки сжимали ее, с сухим треском рвался тонкий шелк платья…
Сколько времени прошло в этих любовных играх неведомо ни ей, ни Ветру – никому… Ведь тогда не ломали себе голову, ведя нудный счет дням и годам; никто не приноравливал свою бессмертную жизнь к их тесным рамкам. Не было еще смерти, а, значит, ни к чему был и мелочный счет мгновений.
Но если кто-нибудь задастся целью узнать от какой черты, от какой метки следует вести счет времени, пусть знает, что все началось, когда она впервые встретилась с Ветром, когда родилось желание в ее существование смыслом, отделив настоящее от бесконечной пустоты былого. С этого мгновения стала она иной, посвятив всю себя только Ветру.
А вот он был не такой. Легкомысленный, полный жизни и движения. Он делал только то, что хотел, стремился лишь туда, куда его влекло. Все доставляло ему наслаждение. Так бывает всегда, если поступки согласны с твоими желаниями. То он конем носился над водным простором, заигрывая с шаловливыми волнами. То сидел притихший наедине со своей красавицей, без слов угадывая все ее прихоти. Но чтобы он ни делал, всякому занятию отдавался целиком, без остатка, как ребенок.
Однако, все, что имеет начало, имеет и продолжение. Однажды она ощутила какую-то неведомую прежде, но приятную тяжесть в себе. “Что же это, бог мой?» – удивилась она, прислушиваясь к гулким размеренным ударам своего сердца. Но тайна (а это была особая Великая тайна) остается тайной лишь до той поры, пока не наступит время узнать разгадку. И она терпеливо ждала, уже догадываясь и волнуясь. И час настал. Ее очам предстал первенец – нежный хрупкий росток в зеленом весеннем наряде. Ничтожно маленький, но не заметить его было решительно невозможно. И она возликовала. Радость эта чуть не разорвала ее сердце, но она поборола, сдержала свой восторг, ибо это могло ненароком повредить тому, кто трепеща рос из ее сердца.
А Ветер тем временем, как беспечный пастух, гнал куда-то стадо сивых дождевых туч. Она вышла ему навстречу и поделилась радостью, которая была слишком велика для нее одной.
Третий не стал лишним. Напротив, с его рождением Ветер, который прежде днями и ночами носился где попало, забравшись под самые небеса, теперь несколько остепенился, стал чаще бывать дома. Она напевала малышу колыбельную, а Ветер бережно качал зыбку, вполголоса вторя своей любимой…
Ах, этот малыш!.. Сколько надежд связывало с ним сердце молодой матери. Как верила она, что первенец будет всегда принадлежать только ей одной безраздельно, ибо этот хрупкий росток – плоть от плоти, кровь от крови – часть ее любящего сердца. Но она, увы, заблуждалась. Шло время, и приглядываясь к своему дитя, она все чаще узнавала черты ветра. “Это справедливо!» – рассудила она и не огорчилась. Но позже она обнаружила, что помимо родительских черт есть в этом маленьком и пока беззащитном комочке плоти нечто неподвластное ни ей, ни Ветру, чужое и потому пугающе-загадочное. Но именно это было его истинной сутью.
Когда Ветер, истосковавшись по простору, по дальним странам, по радугам, что чудными коромыслами висели в чужих небесах, отправлялся бродяжничать, малыш с притворно громким плачем цеплялся за сильную отцовскую руку. Мечта увидеть весь громадный мир, вырваться из уютного отчего дома овладела им еще в младенчестве и была такой сильной, что однажды превратился он в летучую рыбу и унесся прочь, удивительное существо – дитя двух стихий.
Она горевала. Матери всегда безмерно больно, когда ее покидает первенец. Но страдания просветлили ее. Она поняла то, о чем и не подозревала прежде: чужим ребенок становится в миг рождения и потом с каждым днем отдаляется все дальше и дальше. Постепенно она утешилась. К тому же и детей было теперь у нее великое множество, и каждому из них по справедливости принадлежала частица материнского сердца. Его хватает для всех!
Они были такими разными ее дети. Малыши с утра до ночи пестрой и звонкой каруселью кружили вокруг нее, зная, что пока она рядом, им ничто не грозит. А рядом со старшими – гигантами, вымахавшими под самое небо, даже она Великая мать – чувствовала себя неуверенной и робкой. Измученное многими родами тело ныло, даже когда она пребывала в покое. И теперь она порою с сожалением думала, что дети приносят огорчений куда больше, чем радости. Она устала, очень устала… Как выручали ее три светлоликих братца – дети далекой Звезды, что приходили каждый день порезвиться с ее сорванцами!
ebooksa