— Хотел, — прорычал Лиам. — А теперь убирайся с глаз моих долой.
Глава 35
Розамонд
Розамонд чувствовала, как ее железный контроль ускользает.
Ноа ее подвел. Сегодня вечером он планировал убить Лиама Коулмана.
Она только что говорила с ним по рации. Его попытка не увенчалась успехом.
Он поклялся, что попытается снова, но вряд ли ему удастся подобраться достаточно близко, чтобы увидеть солдата, не говоря уже о его ликвидации.
Она стояла перед окном своего кабинета, зажав в руках небольшой предмет, и смотрела сквозь стекло в ночь. Деревья не шевелились, луна наполовину скрыта лентами темных облаков.
Позади нее на столе стояла наполовину пустая бутылка шардоне, а рядом с ней — пустая чашка. Все лампы в доме горели, что мешало разглядеть улицу. Прямоугольник желтого света тянулся через снег.
Ужин состоял из стейка, картофельного пюре с подливкой и нескольких бокалов красного вина под музыку Баха на одном из старых CD-плееров, которые раздобыл Саттер.
Если бы только она могла наслаждаться ужином. Вместо этого она едва попробовала еду, едва услышала музыку.
Она не могла перестать думать о той ночи много лет назад. В тот вечер Розамонд наконец узнала, кто она, на что способна и на что готова пойти, чтобы получить желаемое.
Большинство людей не считали себя способными на убийство.
Она знала то, что люди не хотели признаваться себе — что каждый из них способен буквально на все. Но только если достаточно сильно этого захотеть.
Она помнила, как стояла на коленях на холодном кафеле, как в ее дрожащих руках блестел окровавленный нож, а на полу рядом с ней распростерлось тело. Как адреналин и страх захлестнули ее, от чего сильно закружилась голова.
Ее испугал шум. Повернувшись, она увидела сына, стоявшего в коридоре и наблюдавшего за ней, за всем происходящим.
Худые руки семилетнего Гэвина свисали по бокам, три пальца на левой руке были забинтованы. Кэлу нравилось причинять боль всем, кто оказывался слабее его.
Они не пошли к врачу. Они никогда не ходили к врачу.
Лицо Гэвина не выражало ничего, рот представлял собой тонкую красную линию. Он не проявлял никаких эмоций. Ни страха, ни печали. Ничего.