Весенние ливни

— Мы по-прежнему дружим с Юрой…

— Не понимаю.

— Тогда лучше спросите у него самого, когда приедет…

— Я знаю, у кого и что мне спрашивать. Откуда это у вас? Где вы научились так разговаривать со старшими? Неужели в школе? Распустились совершенно!..

Ревность и обида толкали Беру Антоновну на ссору. Ненавистной стала эта стройная, со вкусом одетая девушка — ее лицо, на котором сквозь смущение начала проступать упрямая гордость, ее вызывающая русая коса. Если бы Лёдя растерялась и выглядела беднее, Вера Антоновна, возможно, сейчас отнеслась бы к ней не так враждебно. Теперь же злили сама Лёдина выдержка, ее желание быть равной.

Лёдю тоже подмывало повернуться, рывком откинуть косу за спину и уйти. Но перед нею стояла не просто ослепленная неприязнью эгоистка, а мать Юрия — женщина, которая тоже любила его и желала ему добра.

— Он просит, если можно,— пересилила себя Лёдя,— выслать ему ботинки. У меня как раз нет денег, а то я сама купила бы в магазине.

— Этого еще не хватало!

— Почему?

— Не расписались ли вы уже? Сейчас всего можно ждать, Однако, где ваша девичья скромность?

Неожиданно даже для нее самой из глаз Лёди брызнули слезы. Она торопливо достала из-за обшлага носовой платок, но не вытерла глаза, а лишь дотронулась до них и, словно не узнавая, посмотрела на Веру Антоновну.

— Вы… вы любите только одну себя! — судорожно перевела Лёдя дыхание.— Да, да. Не Юру, а себя!..

Вера Антоновна, выпрямилась, жеманно открыла певучую калитку и с силой захлопнула ее за собой, втайне надеясь, что калитка заденет Лёдю.

Из открытого окна послышались старательно разыгрываемые гаммы. Кто-то — Соня или Леночка — сел за пианино и с подозрительным увлечением, нараспев, взялся отсчитывать такты:

— Раз-и, два-и, три-и…

Чтобы подучить девочек музыке, Сосновские в этом году раньше, чем обычно, переехали с дачи, и Вера часами просиживала с ними за инструментом. Уходя в институт, она приказывала дочерям заниматься самостоятельно. Но девочки, наверное, только увидев мать возле калитки, спохватились и вспомнили про ее наказ.

Проникаясь новыми, домашними заботами, Вера вошла в коридор. Соня с Леночкой встретили ее, заегозили, уцепились за руки и защебетали каждая о своем.

— Играли? — спросила Вера, снимая перчатки, шляпу и с грустью рассматривая посеревшее лицо в зеркало.

— А как же, мамочка! — дружно, не моргнув глазом, подтвердили девочки.

Она по привычке обошла комнаты, усадила за пианино Леночку и села рядом. Дочка играла плохо, сбивалась, но Вера, вспомнив, как смотрела на нее Лёдя и что наговорила ей, не могла уже следить за игрой. «Паршивка! — поносила она девушку.— Еще дерзать осмеливается! Вот времена!..»