Встретила Кира подругу в дверях, не дав ей позвонить, потому что видела, как Лёдя пересекала улицу и как входила в подъезд.
— Ну? — боясь, что услышит Арина, шепотом спросила она.
Лёдя безнадежно махнула рукой.
— Ну и пускай! — не удержалась на шепоте Кира.— Подумаешь, цаца! Ты ей ответила, конечно? Вот молодчина! Таких нужно игнорировать.
— Она все же Юрина мать.
— Тем хуже!
— Чего вы там заспорили? — озвалась из кухни Арина, даже не заметившая, что Лёдя куда-то выходила.
Кира закрыла ладонью свой рот и потащила Лёдю в столовую, где лежали тетрадки и книги.
— У тебя гордости нет!
— Неправда, есть… — не согласилась Лёдя, и губы ее свело.— Но… матери есть матери. У них всегда предосторожности. Думают, что нам отовсюду угрожает опасность.
— Так ты всё оправдаешь.
— Моя тоже такая. Для нее никого нет, кроме нас с Евгеном… Но я не оправдываю, а понять хочу. Неужто иначе не может быть? Почему они думают, что жить можно только так, как они представляют себе? У нас ведь свои пути. А мать до сих пор никак не примирится, что я работаю и в вечерний институт поступаю: почему, дескать, другие счастливее? А у меня свое счастье. Мне зараз не нужно другого. Я сначала думала, что любить можно красивое платье, косынку. Ну еще пускай — свою школу, город. Но любить формовочную машину, литейный цех? Как это? Разве можно быть неравнодушной к железнодорожным рельсам или телеграфному столбу? А выходит — можно. Да и как еще! Только чтобы в это твой труд был вложен. Чтобы ты видеть умела…
Кира порывисто притянула к себе Лёдю, припала щекой к ее щеке, преданно кося темные глаза и видя только Лёдин нос.
— Так, так, Лёдечка, дорогая ты моя! — увлеченно прошептала она.— Только не равняй ты тетку Арину… Сосновская же — агрессор, прости за слово…
Они тихо, согласно засмеялись. Сев к столу, стали вдвоем листать учебник, отыскивая страницу, на которой остановились.
Было совсем поздно, во многих домах погас свет, когда Лёдя и Евген отправились провожать Киру.
Улицы по-ночному опустели, притихли. Шаги по асфальту будили эхо. Только с завода долетал мерный, неразличимый днем гул, слышались непривычно зычные свистки паровоза: там шла своя, неумолкающая жизнь — завод работал. И казалось, что в нем бьется могучее, неутомимое сердце.
Взяв сестру и Киру под руки, Евген пытался идти в ногу, но это ему не удавалось, и он сердился. Девушки были рассеянны, молчаливы и если говорили, то только между собой. Евген тормошил их, старался расшевелить.
— Я вам что, живой человек или нет? — наконец запротестовал он.— Брошу сейчас и уйду!
Лёдя прильнула к брату, повисла у него на руке.
ebooksa