Весенние ливни

22
18
20
22
24
26
28
30

После таких случаев Кашины не разговаривали. Татьяна Тимофеевна с застывшим, как у глухонемой, лицом ходила с тряпкой по комнатам или нарочно подолгу лежала в постели, и Кашину приходилось самому готовить себе еду. Чтобы освежиться, он по пояс обтирался холодной водой, торопливо завтракал и шел на работу. Иногда они не разговаривали по два-трм дня и вели себя так, словно в доме никого не было вообще.

Но сегодня Татьяне Тимофеевне предстояло обязательно посоветоваться с мужем. Вчера Севка прислал письмо. Он писал, что очень тоскует, и просил дать телеграмму, будто мать больна и ему необходимо приехать.

«Тогда, может, и отпустят на несколько дней,— объяснял он и жаловался на тяготы службы: — Каждый день одно ж то же. Подъем, зарядка, занятия, отбой, тревога. Завязали переписку с бригадой Прокопа Свирина из литейного цеха — нуда! И, как полагается, на себя тоже взяли обязательство. Автомобили с серебристым зубром на радиаторе, дескать, есть и у нас. Потому нам особенно дорога дружба с вашим коллективом и т. д. и т. п. В ленинской комнате повесили портреты Свирина, Вараксы, Лёдьки Шарупич. Так что любуюсь… Только и радости, что учу однополчан танцевать и сам научился отбивать чечетку. На большой научился! А деньги? Вы и не представляете, как плохо без них в армии. Хуже, чем дома. Хорошо, что скоро сдам на радиста второго класса и буду в два раза больше получать. Хоть выпью когда-никогда…» И приписка: «Мама, я надеюсь на тебя. Понимаешь — на тебя».

— Подожди минутку,— остановила она мужа, который в одних трусах шел в ванную.

Кашин оглянулся, почесал волосатую грудь. Хотя первой заговорила Татьяна Тимофеевна, идти на примирение не хотелось, да и голова трещала.

— Сева письмо прислал. Очень переживает.

— Ну и что? Может, человеком станет наконец.

— Просит, чтобы мы послали в часть телеграмму.

— Какую? Что ты больна?

Татьяна Тимофеевна удивилась.

— Да-а,— протянула она немного растерянно, но тут же спохватилась: — Умри он — ты бы, верно, тоже смеялся!

Однако желтоватые глаза Кашина глядели хмуро. Задумчиво погладив себя по груди, он примирительно сказал:

— В поликлинике мне не к кому обратиться. А так, не засвидетельствованную врачом, телеграмму не примут. Пошли-ка ему денег лучше. Да посоветуй, пусть коллективную поездку организуют. Дома побудет и дело сделает.

Он скрылся в ванной, откуда сразу послышалось его фырканье.

— И завтрак приготовь! Опоздаю еще!.. — напомнил он, уверенный, что жена теперь будет шелковой.

По дороге на завод Кашин догнал Алексеева. Но механик не заметил начальника, пока тот не хлопнул его по спине.

— О нем думаем? — насмешливо спросил Кашин.— Опять о царь-барабане?

— Нет, Никита Никитин… — заэкал Алексеев.— Думаю о настоящей технике… Спутники открыли глаза, на что мы способны. До космоса добрались…

— О галактике, значит, беспокоишься? Не стоит: ее как-нибудь без тебя освоят. Если, конечно, нужно будет. Лучше о себе почаще думай. А то бог знает на кого похож.

Недавно выпала пороша. Нетронутая белизна покрывала всё вокруг. Снег шел такой пушистый и легкий, что лег на ветви деревьев, как иней, только был еще белее. На заснеженном тротуаре играли девочка и мальчик. Девочка была худенькая, проворная — в беретике, с косичками, в которые вплетены желтые ленты. Она сразу успевала делать несколько дел — что-то жевала, без конца отбрасывала за спину косички, подтягивала штанишки, подпрыгивала и бросала в мальчика снегом.