— Чего ты ходишь за мной по пятам, Шарупич?
Сердце Лёди остановилось: значит, Кашии заметил ее в термообрубном.
— Мне нужен отпуск, Никита Никитич,— тихо сказала она, примиряясь с тем, что приходится просить этого ненавистного человека.
— Потянуло на отдых?
— Нет…
— А график? Для кого — дураков?
— Мне очень нужно. Просто необходимо…
— Зачем?
Глаза его сделались издевательскими.
— В стране вон какое движение ширится. Лучшие люди на трудные участки переходят, в отстающие бригады идут. Твое фото, сын пишет, тоже на стенде у них. А у тебя вдруг такой позыв появился!
«Неужели прослышал что-нибудь? — в страхе подумала Лёдя.— Вот стыд! Что ж тогда делать?»
— Значит, нельзя? — понимая, что расстраиваются ее планы, с отчаянием выкрикнула она.
— Почему нельзя? — недоуменно поднял брови Кашин.— Я, правда, не солнце — всех не обогрею, но, пожалуйста, на Жодинский автомобильный могу перевести. Оттуда как раз просят помочь формовщиками. Аль болтать легче, чем дело делать? Не хочется?
Лёдя скорее почувствовала, чем поняла: Кашин нарочно сквернословит, измывается, чтобы ошеломить ее, отругать не только за то, за что бранит. И, наперекор всему, взяла себя в руки.
— А вы каким были, таким и остались, Никита Никитич,— кинула она, втайне все еще надеясь на что-то.
— Повтори, нахалка! Повтори! — выкрикнул он, но дверь уже за Лёдей закрылась.
Зазвонил телефон. Кашин схватил трубку и, будто эта могла звонить Лёдя, спросил, как у врага:
— Ну, чего еще там?
Звонила Дора Димина. Оказывается, пришлось остановить работу плавильного и формовочного участков: упало давление воздуха в шлангах, и формовать было невозможно.
— Иду! — яростно гаркнул Кашин и бросил трубку на рычаг.