— Конечно,— живо поддержал ее Прокоп. Идите. Завтра, если что, мы заглянем.
«Хитрят, или я на самом деле так неважно выгляжу?» — опечалилась и удивилась Лёдя и, как только пришла домой, с тревогой подбежала к зеркалу. Придирчиво, как чужое, осмотрела лицо, перебросила на грудь косу и, став к зеркалу боком, оглядела себя с головы до ног. Нет, ничего особенного! В зеркале стояла стройная, правда, чем-то взволнованная девушка с льняной косой на груди. И эта взволнованность, настороженный интерес, с которым она присматривалась к себе, делали ее вовсе милой. Лёдя даже чуть разочаровалась, нахмурилась. Но в то же время ощутила гордость — пускай найдет другую такую!
Лёдя пригладила брови, облизала, чтоб были свежее, губы и отступила на шаг. И тут в зеркале увидела в дверях мать. Прижав к губам кулак, та, не мигая, глядела на нее и покачивалась, как от зубной боли.
— Ты что, мама?
— Ничего, доченька. Гляжу, какая ты у меня.
— Все будет хорошо, мама. Второй глупости я не совершу…
На свидание Лёдя сознательно пошла с опозданием. Хоть это очень утомляло, по дороге заставляла себя оглядывать прохожих, читать знакомые вывески. Но когда пришла к универмагу, где они договорились встретиться, Юрия не было.
Нетерпеливо прохаживаясь по тротуару, она посматривала то на часы, то в ту сторону, откуда должен был появиться Юрий. Это раздражало — ведь раньше он ожидал ее. Смущало и внимание прохожих — видимо Лёдя выделялась среди других. Даже манекены в витринах, сдавалось, удивленно взирали на нее и приподнимали плечи.
Когда Юрий вернулся с целины и назначил свидание, они также встретились здесь, возле универмага. Тогда Лёдя, сама не зная зачем, привела сюда с собой Тимоха. Сделала это скорее всего от переполнившей ее озорной радости. От желания показать Юрию: несмотря ни на что, она принадлежит только ему и может в своих отношениях быть открытой и прямой. Но Тимох тогда обиделся вконец и перестал приходить к Шарупичам, а потом вдруг прибежал со своим диким объяснением. Оказывается, жестокой можно быть, совершенно не желая этого. И поймешь это лишь, когда сама почувствуешь жестокость другого… Придумывая десятки причин, задержавших Юрия, почтя веря в них, Лёдя то упрекала его, то оправдывала, то надеялась, то приходила в отчаяние.
Вдруг, как показалось ей, она увидела Юрия. Насвистывая, тот шел по темноватой аллее парка вдоль ограды. Настроение у него, видимо, было превосходное, и он, забавляясь, то и дело, как по струнам, проводил рукой по железным прутьям-пикам. Лёдя пригнулась, побежала к ближайшему подъезду и спряталась там. Чувствуя, как бьется сердце, стала следить за ним из укрытия.
Вот он перешел улицу, остановился на углу. Вот закурил и осмотрелся: «Поищи, поищи,— счастливо засмеялась Лёдя.— Так тебе и надо…» Но когда он повернулся к ней лицом, она чуть не вскрикнула — это был не Юрий.
Стыдясь, обманывая себя, Лёдя осталась в подъезде. До этого она не чувствовала холода, а тут неожиданно ощутила, как заледенели руки, ноги и замерзла вообще. Но воли уйти все равно не нашла: только здесь могла еще жить какая-то надежда. И вправду, когда через час Лёдя всё же вышла из своего укрытия и побрела домой, она вдруг со страшной ясностью поняла: надеяться уже было не на что. Оставалось одно (эта мысль и раньше приходила ей в голову) — попросить на заводе отпуск и уехать к тетке в Борисов. А там — там, в чужом городе, обратиться к врачу. Зачем ей ребенок от человека, который не любит ее.
4
Кашин отменил оперативки и гордился этим — свое! «А зачем вообще-то они? Людей только отрывают от дела. Соберёмся раз в неделю для директорских приказов, и довольно»,— как о чем-то незначительном, говорил он. Но зато — и все знали это — Кашин ежедневно в начале смены обходил цех и принимал рапорты начальников отделений, мастеров. Шел быстро и замечал все. В последнее время он взял за правило здороваться с подчиненными за руку, но и это делал на ходу, и Лёдя долго шла за ним следом, не осмеливаясь обратиться со своей просьбой.
В термообрубном отделении, возле пресса, который не работал из-за аварии еще в предыдущей смене, Кашин остановился. Подозвал низкорослого, щуплого бригадира ремонтников. Наступая и тесня его, стал давать какие-то распоряжения. Но видя, что тот молчит, мнется, замахал руками. Бригадир, видимо, попробовал оправдываться, кивая головой на пресс. Это вовсе рассердило Кашина. Он склонился над бригадиром и, гневно спорная глазами, стал тыкать пальцем в наручные часы.
Смешно, когда люди ругаются вот так, крича другому в самое ухо и подставляя свое, чтобы услышать ответ. Невольно усмехнувшись, Лёдя собралась было уже подойти, но появился мастер, и Кашин набросился на него.
Так Лёдя прошла за ним через весь цех, сгорая от стыда и томясь. В кабинете остановилась на пороге, погодила с минутку и, чтобы не расплакаться, закусила кончик платка.
Кашин уже разговаривал по телефону. Откинувшись, насколько позволяло кресло, и держа трубку неестественно вывернутой рукой, он настойчиво что-то доказывал своему собеседнику. Лицо его, как обычно, мрачное, было немного возбуждено. Но Лёдя почувствовала: Кашину приятно вот так требовать, когда на него глядят, нравится показывать другим — как ему ни приходится тяжко, он все равно добивается своего.
— Нет, дорогой начальник, так не пойдет! Железо ты все-таки найдешь,— веско бросал он, поглядывая на потолок.— Да, да, роди, если нужно!.. И за горло буду брать. Не для себя стараюсь. Аль хочешь, чтобы вагранку погасил? Могу!.. Ну, так-то вот лучше, я пришлю. А там рассчитаемся, в долгу не останусь!.. Меня и слово мое не один ты знаешь…
Он положил трубку, подмахнул какую-то бумажку, лежавшую на столе, и неожиданно спросил:
ebooksa