— Теперь давайте вы, товарищи! — попросила она.
Заскрипели скамейки.
— Начинай, Прокоп! У тебя интересней выйдет…
— Не такой уж и рай в нашем цеху. Крой, как есть.
— Но-но, не больно ты там! И прибедняться незачем.
— Ничего не попишешь, формовщики по салу и хлебу есть еще в наявности.
— Сколько малый конвейер вчера простоял? Почему?
— Гостей хоть не пугайте!
— А где механизация, которую обецанкой-цацанкой зовут?
— Кира! Приветствуем вашу бригаду! Мо-лод-цом!..
Лёдя любила такую словесную перепалку, после которой разгорались горячие споры. Что-то близкое, свое было во всем этом, и, слушая выкрики ребят, она немного приободрилась. Даже тревоги, сомнения показались чуть ли не фантастическими.
— Правда, Прокоп! Наша бригада золотая,— сказала она.
— Нет, пока еще серебряная,— отозвался тот, хотя видно было, что в душе тоже доволен. Ноздри его раздулись, начали вздрагивать. Нетерпеливо приподнявшись, он хлопнул по коленкам и всем корпусом подался вперед. Ему явно захотелось вмешаться в бучу, выступить.
— Неужели присвоят? — более уверенно обратилась к нему Лёдя.— Красные косынки наденем тогда с Кирой. Правда, Прокоп?
— Присвоить не присвоят, а поставить вопрос перед общим собранием имеют право,— почему-то сердито ответил он и нетерпеливым рывком вскинул руку.
Непонятное чувство заставило Лёдю оглянуться и чего-то поискать. Увидев, что на нее похабненько глазеет Севка, догадалась: это его взгляд потревожил ее. «Что ему нужно? Будто насмехается…» — опять на какой-то момент насторожилась она. Но заговорил Прокоп, и Лёдя старалась не глядеть туда, где сидели солдаты, стала слушать его.
С собрания она пошла с отцом.
Михал шагал тяжело, устало. Крутил головой, хмыкал, промолчал, когда Лёдя осторожно спросила:
— Вам что-нибудь не нравится, тятя?
Поровнявшись с парткомом, он взял ее, как девочку, за руку и свернул к крыльцу.