— Татя, может подала бы сардин или еще что? — открыто скучая, вопрошал он, однако постепенно забывался на неприятности и добрел от выпитого.— Как-никак, а праздник…
Татьяна Тимофеевна подбавляла закусок и, садясь поближе к сыну, бралась пичкать Севку. «И на кой леший он понадобился Севе? — думала она о Юрии.— Хоть бы убрался скорее. Ни поговорить при нем, ни послушать…» А вслух предлагала:
— Ты, Юрочка, тоже закусывай! Закусывай!
Не столько тяготясь ролью хлебосольной хозяйки, сколько недовольная, что не может быть сама собой с сыном, все же не выдержала:
— Ну, повезло на испытаниях? А? Присвоили класс? Как сдавал?
— По-партизански,— ухмылялся Севка.
— Не понимаю, сынок.
— Они меня мучили, а я молчал.
— Неправда!
— Известно, неправда…
Но когда Юрий заговорил о Лёде, Татьяна Тимофеевна навострила уши, хотя для приличия и отвернулась — заинтересовалась салфеткой на буфете. Потом взяла ее в руки и принялась внимательно рассматривать: она считала мужчин мало искушенными в житейских делах, но все же не забывала принимать меры предосторожности.
— Я же не обещал жениться! — выкрикивал Юрий.— Не совращал ее! Разве я виноват? Я вообще ничего не обещал. На черта мне хомут на двадцатом году! У меня аспирантура, конструкторская работа впереди…
Он попробовал сунуть руку в карман пиджака — раз, другой, но не попал, и она безвольно повисла, как чужая.
3
Лёдя сидела в заднем ряду и почти ничего не слышала. Рядом были отец и Прокоп. Не желая обращать на себя внимания, она старалась не двигаться и думала, думала. Сердце ныло от тоскливо-брезгливого чувства.
То, чего она боялась, напомнило о себе. Ребенок, оказывается, уже жил в ней. Ребенок, брошенный отцом еще до того, как увидит свет. Нет, ни его, ни ее в обиду, конечно, не дадут. Отец, Прокоп, Кира, Евген защитят. Но и они, скорей всего, будут смотреть как на опозоренную неудачницу. Жизнь пойдет не так, как у всех, а некой кривой стежкой.
Неудачница! Это, может быть, больше всего оскорбляло и тогда, когда провалилась при поступлении в Политехнический. Было невыносимо при одной мыели: придут знакомые, начнут сочувствовать и как бы между прочим сообщат, что «Галя письмо прислала. Пишет — учится хорошо. Нравится ей Москва…» А теперь и того горше!
Доклад делал начальник участка. Говорил долго, как человек, у которого не было времени подумать, что сказать, и смотрел не на комсомольцев и гостей, а на Михала Шарупича, точно отчитывался перед ним. После песен и смеха перед собранием все это было особенно заметно. Докладчик сам понимал, что получается неважно, не хватает фактов, и потому искал спасения в том, что без меры хвалил всех, а затем неожиданно предложил присвоить бригаде Свирина звание коллектива коммунистического труда.
— Будем дружить с нашими славными воинами! — призывал он.— Будем учиться у них дисциплине! Будем расширять ряды ударников!
Услышав предложение начальника участка, Кира, которой поручили вести собрание, оживилась, и, хотя не нужно было никого успокаивать, радостно застучала карандашом по столу.
ebooksa