Плохо помня себя, Кашин ударил сына. Тот пошатнулся, но устоял.
— Бей еще! — уже с лютым вдохновением и вызовом выкрикнул Севка.— Ты же отец… Бей!
Из носа у Севки потекла кровь, и он размазал ее. Щека густо покраснела, хотя лицо по-прежнему оставалось бледным, на лбу выступили крупные капли пота.
Татьяна Тимофеевна загородила собой сына, обняла за плечи и посадила на диван. Боясь отлучиться за водой, носовым платком принялась стирать кровь с лица.
— Ты позоришь фамилию мою! — завопил Кашин, мечась по кабинету.— Хочешь, чтобы каждый трепал ее, злорадствовал. А мне и так хватает. И так каждый ждет, чтобы сильней укусить да ославить. Задрипанная Шарупичева девчонка и та глаза тобой колет. Нельзя же нас на посмешище выставлять. Вот вытурят из института, а на лето — в армию! Ты же бреешься уже. Пора за ум браться… Ну, чего молчишь? Скоро перебесишься и угомонишься?
Он явно остывал, смягчался. Теперь можно было не бояться, и Татьяна Тимофеевна заторопилась на кухню намочить под краном платок.
— Только тише вы, ради бога,— в дверях попросила она.
Полагая, что сын покорен и пристыжен, Кашин приблизился и великодушно положил руку ему на голову.
— На родителей не серчают,— сказал он примирительно.
Севка мотнул головой, сбросил отцовскую руку.
— Отойди лучше!.. — сквозь зубы процедил он, потупив голову. А когда поднял ее, на него было жалко и страшно смотреть: лицо покрылось пунцовыми пятнами, губы, на которых запеклась невытертая кровь, бессильно дрожали.— Отойди!..
— Сызнова за свое? — ощерился Кашин и, схватив сына за воротник пиджака, рванул с дивана.
Послышался треск, посыпались пуговицы, и Севка, неуклюже взмахнув руками, осел на пол. Но и стоя на коленях, он испепелял отца бешеным взглядом. А тот с перекосившимся лицом махал пальцем перед его носом и выкрикивал, выкрикивал:
— Имей в виду, свиное рыло! Я пойду!.. Я улажу!.. Но если это повторится, напрочь вышвырну из дому. Иди на все четыре стороны! Я тебя всю жизнь не подряжался нянчить!
Он кричал, топал ногами, но чувствовал: нет, победитель пока не он. И распалялся еще больше.
4
За два дня щека поджила, опухоль спала, но синевато-желтый подтек не сошел. Отправляя Севку в институт, мать смазала щеку кремом и старательно запудрила. Севка посмотрел в зеркало, увидел, что помогло мало, и задурил.
— Маленький был — спать не давал, вырос — жить не даешь,— тоскливо корила его Татьяна Тимофеевна, замечая, как возмужал, похорошел он в последнее время, и искренне не понимала: — Ну, чего тебе еще нужно? Чего не хватает? Он же отец. Ему обидно!
— Я человек, мама, а не щенок.
— Так и веди себя по-человечески.
ebooksa