Весенние ливни

— Ну и тип же ты, Кашин, — возмущенно сказала она и вдруг прыснула смехом. — Ребятки, дорогие, посмотрите, как размалевали героя! Жаркевич, иди взгляни!

— Тише, декан! — предупредил кто-то.

По коридору шел Докин. Поравнявшись, исподлобья, поверх очков, взглянул на студентов, хотел пройти, но, увидев Жаркевича, остановился.

— Подготовились?

Жаркевич неуверенно кивнул.

— Ну и добро. Но, пожалуй, тяжеловато все-таки? Зайдите потом ко мне, — может, что-нибудь придумаем, чтобы во втором семестре полегче было. И вы, Кашин, зайдите. С вами тоже побеседовать не грех.

Севка, едва Докин подошел, отступил за ребят и стал к декану так, чтобы синяка на щеке не было видно. Слушая же Докина, делал вид, что его что-то интересует в конце коридора.

— Вы слышите меня, Кашин? — спросил Докин.

— Я слышу и зайду,— странно косясь, ответил Севка.

Когда декан ушел, подталкивавшие друг друга студенты грохнули смехом. Смеялись все, даже Юрий и Жаркевич. Схватившись за живот, Женя показывала пальцем на Севку и приседала от смеха. А тот, уязвленный, растерянный, стоял в странной, неловкой позе, неспособный двинуться с места.

— Смотри, обмочишься! И трактористы твои не помогут, — наконец крикнул ей Севка и сжал кулаки.

Студенты перестали смеяться. Расталкивая их, к Севке стал пробираться набыченный Жаркевич. Но в зтот миг из аудитории вышел Васин, и все кинулись к нему, повисли на плечах.

— Ну как?

— Вопросы тяжелые попались?

— Задавал дополнительные?

Он попробовал было отвечать, но Женя властным движением подхватила его под руку и потянула прочь, заглядывая в усталое, счастливое лицо Васина, который, не оглядываясь, через плечо показывая товарищам четыре пальца.

Севка демонстративно прошелся взад-вперед и решительно попер в аудиторию. Вышел он оттуда с довольной саркастической усмешкой, в ожидании, что студенты накинутся с расспросами. Однако никто не обратился к нему. Простить такое уже было нельзя. Постояв у двери, он со злой решимостью сунул руки в карманы и шагнул к Юрию.

Почему Кашин выбрал Юрия? Не потому ли, что считал менее способным на отпор. А может, потому, что его измена показалась наиболее оскорбительной. К тому же враждебность и симпатии родителей незаметно передаются детям, делаются их собственными, причем это почти не зависит от отношений между родителями и детьми.

— Але, сосунок! Вот что… — подражая отцу, выпалил Севка. — Передай Шарупичевой недоучке, чтобы она перестала трепать языком. Иначе плохо будет. Ясно?

— А ты катись, катись своей дорогой, — спокойно посоветовал Жаркевич.