Костяное веретено

22
18
20
22
24
26
28
30

Филоре закусила губу, почти сочувствуя напарнику. Родители предостерегали ее держаться подальше от кладоискателей, но Арманд захватывал, завораживал, и каждый новый день в древних руинах в пограничных землях дарил новые высоты. Филоре влюбилась в него и в их дикие прогулки по опасной Ведьминской Шкатулке, поздние ночи за чтением древних книг и страстные поцелуи в тайных коридорах пыльных поместий. Но Арманду этого было мало. Он всегда хотел большего. Он хотел обещаний. Хотел хвастаться своим богатством — хвастаться Филоре на своих роскошных вечерах. Ему нужен был кто-то, кого он мог бы привести домой в Беллисию, когда станет Хранителем границы. Филоре влюбилась в Арманда, влюбилась сильно, но никогда не хотела такой жизни. Они идеально подошли друг другу всего на краткий миг, и этот миг закончился. Таким было их партнерство. Она уже сказала ему, что это их последняя вылазка.

— Я хочу, чтобы ты отпустил меня, — ответила Филоре.

Она протиснулась мимо него, чтобы добраться до стола, и провела пальцами по скрутившимся от времени страницам.

Филоре спиной чувствовала взгляд Арманда. Напарник тяжело вздохнул и откинул с лица челку затянутой в перчатку рукой.

— Что ж, я должен был попробовать в последний раз, не так ли? — Он говорил спокойно, холодно.

Филоре почувствовала, как расслабились плечи. Ранее Арманд грозился, что будет настаивать, пока она не скажет да. Может, он тоже, наконец, решил двигаться дальше.

Когда она подняла стопку бумаг, то увидела, что на них стоит оттиск восковой печати. Филоре взяла свой фонарь, поднесла его к дереву и провела по узору кончиком пальца.

— Вот оно. Я узнаю этот символ. Это…

— Метка Скитальца, — договорил Арманд. — Повелителя бабочек.

Филоре нахмурилась. Откуда Арманд это знал? Символ настолько выцвел, что едва угадывался. Может, напарник нашел что-то более очевидное? Она выпрямилась, снова любуясь витражными бабочками.

— Значит, это и правда его утраченный кабинет. Мы могли бы разгадать, что случилось со Скитальцем после его исчезновения.

— Если бы только у нас было время, — пробормотал Арманд. Затем крикнул: — Филоре, лови!

Почему она тогда повернулась к нему? Почему не услышала злобу в его голосе, пока не стало слишком поздно? Все последующие ночи, ворочаясь в лихорадке от боли, она столько раз переживала этот момент заново — вспышку серебра, потрескивание огня в стене, обжигающую агонию, когда пальцы сомкнулись на ноже для разрезания писем, украшенном резьбой в виде бабочки Скитальца.

Фи закричала. Магия проклятия впилась ей в ладонь — и горела, горела. Уже после того, как Филоре выронила нож. После того, как упала на колени. После того, как глаза затуманились слезами и мир сузился до теней, боли и колеблющегося силуэта нависшего над ней Арманда.

— Мне жаль, что так вышло.

— Что ты наделал? — прошипела Фи. У нее так кружилась голова, что проекции бабочек казались почти реальными, тысячи силуэтов танцевали на насмешливом лице Арманда.

— Ты лучше, чем кто-либо, знаешь смысл отметины.

Верно. Нож для писем был опасной магической реликвией, о которой она заранее предупредила Арманда, — проклятым предметом, что превратил великого Повелителя бабочек в Скитальца. Плоть левой руки была обожжена, но физическая боль не шла ни в какое сравнение с агонией, терзавшей сердце. Фи сквозь слезы посмотрела на Арманда.

— Как ты мог так поступить со мной? — всхлипнула она, раскачиваясь взад и вперед на коленях.

— Я сделал это ради нас обоих, — ответил Арманд, опускаясь на колени, словно хотел обнять Филоре. Она в ужасе отпрянула. — Однажды ты сама увидишь, — пообещал он, вставая и глядя на нее с усмешкой. — Беллисия — единственное место, где проклятие не будет иметь силы. Я не жду, что ты сразу поймешь, но когда соберешься вернуться домой, я буду ждать тебя, Филоре. Так долго, как потребуется.