В понедельник у нас концерт на севере штата в городке Покипси. Выступление проходит в красивом здании старого театра, в котором ставили водевили. Мы выходим на сцену и видим, что в зале всего шесть человек. Зрители смущены своим количеством не меньше нас самих и сидят по отдельности в разных углах большого зала. У меня нет никакого желания изображать, что мы – известная и популярная группа, поэтому я предлагаю зрителям пересесть в первый ряд. Они послушно подходят и садятся прямо перед сценой. Я спрашиваю, как их имена, представляю друг другу, после чего представляю членов нашей группы. Наладив контакт с аудиторией, мы играем так, будто завтра никогда не наступит. Абсурдность ситуации дает нам второе дыхание, и мы исполняем много песен на бис. После концерта мы приглашаем всех зрителей за сцену. Как выясняется, трое из ребят являются диджеями, и на следующий день на местной радиостанции впервые ставят песню Roxanne.
На протяжении последующих месяцев мы играем во всех захудалых барах, расположенных между Майами и Монреалем, а также на Западном побережье от Ванкувера до Сан-Диего. Мы одинаково выкладываемся как для публики из шести, так и из шестисот человек. Бессонными ночами мы проезжаем на машине тысячи километров, сами загружаем и разгружаем звуковое оборудование. Мы метим свою территорию выступление за выступлением, город за городом, и хотя многие промоутеры и владельцы клубов потеряют на нашем концерте вложенные деньги, все они как один будут приглашать нас вернуться и впоследствии будут вознаграждены за свое терпение.
Наследием любой музыкальной группы являются ее песни. Реноме нашей группы было простым: эти парни готовы играть везде, проехать для концерта любые расстояния, спать везде, где есть кровать, и они никогда не жалуются. Мы были бедными родственниками, которые превратились в настоящих бойцов, которых уже было невозможно остановить.
Спустя несколько лет The Police не без помощи Майлза станет одной из самых известных групп в мире. Песни, написанные мной в полной неизвестности в нашей подвальной квартире, стали одними из самых известных в том десятилетии, а наши альбомы стали платиновыми во всех странах мира. Успех группы был подтвержден бесконечными концертными турне со всеми вытекающими прелестями этого странствующего цирка. Группа распалась на пике успеха, когда, казалось, она перешла в разряд неприкасаемых, и распад The Police удивил всех, за исключением меня. Я четко видел свое будущее вне группы, потому что мне хотелось больше свободы. У меня не могло быть партнеров по группе лучше, чем Энди и Стюарт, но я хотел делать музыку, не ограниченную форматом трио, в котором мне приходилось сознательно одергивать себя как автора текстов для поддержания видимости демократии внутри нашего коллектива. Один из музыкальных критиков писал, что мы могли бы продержаться вместе гораздо дольше, если бы я был чуть меньше нужен двоим моим коллегам-музыкантам, а они мне – немного больше. И хотя это огромное упрощение, я признаю, что в этом была доля правды. Я снова искал спасения, и перед лицом всей общепринятой логики или даже здравого смысла я бы последовал своим инстинктам в еще одну неизведанную главу своей жизни.
Распад группы оказался не единственной потерей, которую я пережил в те сумасшедшие годы. Конец The Police совпал с окончанием брака с Фрэнсис и разводом моих родителей.
15
Пройдет девять лет. Фрэнсис родит нашу дочь Кейт, и вскоре после этого мы разведемся. И тогда для всех нас наступит совершенно адский период. Мы с Труди были влюблены друг в друга с первой встречи. Она родит мне дочь Мики и сына Джейка. В этот период я стану известным и невероятно богатым. The Police распадется в конце 1983 года. Если мне и удастся сохранить хотя бы капельку здравого смысла, то только благодаря любви Труди, ее терпению и вере в то, что в моей душе есть что-то большее, чем я мог бы увидеть сам в приступе откровения звезды эстрады. Она увидела, что во мне есть что-то, ради чего стоит приложить усилия для того, чтобы это спасти. В результате чего я сделал гораздо больше выводов из собственных ошибок в жизни, чем с помощью гигантского успеха в поп-музыке, и за это я ей безмерно благодарен.
Моя мать развелась и живет с Аланом – человеком, которого она любила тридцать лет, – в доме, расположенном в километре от дома моего отца. Отец живет один.
Одри работала медсестрой в местной больнице. Она привыкла иметь секреты и никому не говорила, что у нее на груди появилось уплотнение, которое постепенно росло, словно дитя-уродец, порождение ее грусти. К тому времени, когда она поняла, что что-то не так со здоровьем, рак распространился на лимфатическую систему, что исключало возможность выздоровления путем хирургического вмешательства.
Мы с Труди и четырьмя нашими детьми приехали на поезде из Лондона для того, чтобы с ней попрощаться. Вместе с Аленом мы сидим за кухонным столом в небольшом и скромном доме. Это будет первый и последний раз, когда мы навещаем мать в ее собственном доме.
Она сидит в углу комнаты у окна. На ее лице кислородная маска, а рядом с ее креслом стоит жужжащий кислородный аппарат. Ее лицо раздулось от лекарств и стероидов, которыми ее пичкают, чтобы поддержать жизнь, которая еще оставалась в ее теле. Маме пятьдесят три года. Она знает, что умирает, но сохраняет чувство юмора, шутит о том, что ее можно отправить на расчистку после аварии в Чернобыле, потому что у нее иммунитет на радиацию и больше в жизни ей уже ничего не страшно. Мама смеется над собственной шуткой, но разговор и смех истощили ее силы, поэтому она начинает делать частые и неглубокие вдохи кислорода через респиратор.
У наших детей озабоченные лица, но мама берет себя в руки и улыбается под прозрачной маской респиратора, резинка которого впивается ей в волосы на затылке. Ее глаза блестят, и она по-прежнему прекрасна. Примирилась ли она со своей судьбой или это спектакль, разыгранный для того, чтобы не пугать нас тем, что ее ждет? Мама тонет далеко в море, и никто из нас не в силах ее спасти, и она даже пытается нас обнадежить. Ее материнский инстинкт не исчез. Наши дети, троим из которых еще нет пяти лет, снова продолжают весело играть у ног бабушки.
Я тридцать лет не видел Алана. Все это время он существовал как бы не материально, а как тень человека, о котором никогда не говорят вслух. К нему относились как к призраку, преследующему нашу семью. Алан исхудал и выглядит подавленным из-за болезни матери, но он все еще красивый, и я с удивлением замечаю, что внешне он очень похож на моего дедушку по материнской линии. Здесь очень много призраков, много разных теней и их оттенков. В нашем прошлом есть так много невысказанного, что сейчас, когда мы вместе, ни один из нас не находит подходящих слов и не чувствует, что у него есть время для того, чтобы начать разбираться со всеми накопившимися проблемами. Вместо этого мы ограничиваемся ритуалом еды – без слов передаем друг другу тарелки с разными блюдами, устраиваем светскую службу, последний ужин.
После еды Алан помоет посуду, а я буду ее вытирать, складывая аккуратными стопками в сушилку. Мать в окружении детей будет смотреть на меня из своего угла. Мы практически не говорим, посвятив себя общему делу передавания из рук в руки посуды. Возможно, что в этих бытовых жестах заложен определенный подсознательный символизм, запоздалое выражение прощения и примирения. Я думаю, что это совместное занятие, возможно, говорит больше, чем любые слова, которые я сейчас мог бы придумать. Теперь я понимаю свою мать, я понимаю, на какие жертвы она шла, и мне не стоит ее судить, не стоит быть мрачным сторонником и заместителем отца. Это был последний раз, когда мы виделись.
«Я люблю тебя, мама, и я всегда тебя любил». Она улыбается сквозь слезы, как и все мы. Дети целуют бабушку, и мы прощаемся.
Спустя несколько месяцев после смерти матери у моего отца, которому пятьдесят девять лет, тоже начинаются проблемы со здоровьем. У меня нет никаких сомнений, что он любил маму до последних дней ее жизни. Ее смерть стала предзнаменованием его собственной кончины.
На протяжении целого года он болеет, периодически лежит в больнице. Рак начался в простате, потом распространился на почки. Хирургическое вмешательство, облучение, химиотерапия, визиты к докторам-светилам – все оказалось безрезультатным. Отца кладут в хоспис, в котором он и умрет.
Меня проводят в комнату, где стоит одна кровать, над которой висит распятие. Я не видел его несколько месяцев и понимаю, что в кровати лежит человек, которого я совершенно не узнаю. На какое-то мгновение мне кажется, что меня по ошибке привели в другую палату, но лежащий передо мной скелет совершенно точно является моим отцом. Он смотрит на меня глазами умирающего от голода ребенка. Медсестра, которая провела меня в палату, вежливо пододвигает для меня стул.
«К тебе пришел твой всемирно известный сын, Эрни».
«Вот как?»
ebooksa