– Это можно, – согласилась она, захватив по пути к выходу булочку с шоколадом.
Во время поездки в такси по бульварам она чувствовала, как пахнут цветущие липы у неё над головой – сладкий запах, напоминающий жимолость. Водитель высадил её у главных входных ворот Пер-Лашез на бульваре Менильмонтан. Ознакомившись с картой, Лара пошла под густым пологом деревьев по булыжной дорожке, петляющей между старых камней, покрытых слоем мха, и заброшенных надгробий, поросших сорняками. Лара обошла кругом холм, круто свернула вправо и пристроилась за группой людей, явно американцев возраста её отца, так что она могла бы поспорить на то, чью именно могилу они собирались посетить. Через минуту она обнаружила толпу, собравшуюся перед скромным надгробием Джеймса Дугласа Моррисона, вокалиста «The Doors». Площадка перед его бетонной плитой была завалена множеством безделушек, цветов и фотографий музыканта, из-за чего кладбищу пришлось поставить ограждение.
«Король ящериц» входил в число величайших кумиров её отца, и это наследие передалось ей. Джейсон Барнс был одним из основных столпов в её жизни. В то время как мать была напоминанием о том, кем она была – дочерью знаменитой семьи владельцев цирка, её отец послужил катализатором, показав ей, кем она может стать. Без него у неё не хватило бы смелости купить радиостанцию. Для них обоих музыка всегда была дверью туда, куда можно пойти дальше, чем-то вроде лестницы в небо. Лару всё ещё ранили воспоминания о том, как отец посмотрел на неё в тот вечер, когда она сыграла песню Питера Бомонта.
В детстве, вспоминала Лара, она ездила с ним на его старом пикапе на встречу с одной вдовой по поводу винтажной гитары. Джейсон всегда охотился за чем-то, связанным с музыкой. В те дни Лара везде увязывалась за ним, как приклеенная. Эта конкретная вдова поприветствовала их в дверях, стоя в халате и бигуди, затем провела посетителей через лабиринт из коробок и чересчур большой мебели. Пока они бродили по ветхому дому, в котором пахло мочой и старыми газетами, Лара держалась вплотную к отцу, стискивая его руку, пока у неё не онемели пальцы. На небольшом расчищенном среди бардака участке женщина передала Джейсону побитый чёрный футляр для гитары.
Отец щёлкнул застёжками футляра, и там – посреди этого прогнившего дома – на потёртом красном бархате лежала самая красивая и ухоженная гитара, какую Лара когда-либо видела. Лакированный, чёрный, с большой серебряной пластиной спереди, этот инструмент, как потом узнала Лара, назывался резонаторной гитарой. Тогда она смотрела на самом деле на Добро 1937 года. Отец при виде инструмента как будто поколебался, но затем потёр руки и осторожно поднял гитару с её бархатного ложа. Он поставил её на колено, коротко подправил и позаимствовал из футляра старый медиатор – привычный для этой гитары. Джейсону даже не нужно было пока настраивать гитару, он просто хотел послушать, как звучит инструмент. Когда отец сыграл первые несколько нот, Лара влюбилась. Звук был глубокий, металлический, богатый, но простой, слышны были переходы по струнам и щемящие звуки минорных аккордов. По улыбке отца Лара поняла, что сегодня гитара отправится с ними домой.
Когда они ехали по грунтовке от дома, отец оглянулся на футляр с гитарой.
– Знаешь, кто такой Роберт Джонсон?
Лара покачала головой.
– Роберт Джонсон был в Миссисипи средней руки гитаристом, выступал в забегаловках с танцполом и в барах, но ничего особенного собой не представлял, пока не уехал в Чикаго. Вернулся около года спустя с такими умениями, каких у него раньше не было.
– Может, он практиковался. – Лара в том возрасте была уверена во многом, и необходимость практиковаться накрепко вдолбили ей в голову мать и Сесиль. Они верили в силу практики во всём: от верховой езды до игры на фортепиано.
– Может, и так, – сказал Джейсон. – Но легенда гласит, что он отправился на перекрёсток в Кларксдейле, Миссисипи, и продал свою душу дьяволу, чтобы так хорошо играть. Гитары – очень загадочные вещи, Лара. Струны многое держат, и сам инструмент тоже. Человек, которому принадлежала эта гитара, – его энергия всё ещё в этом инструменте. Я лишь хочу почтить его.
– То есть в ней привидение? – Лара широко распахнула глаза и закусила кончик хвоста – как делала время от времени, чтобы успокоить нервы.
– Думаю, так, в некотором смысле. – Джейсон снял солнечные очки-авиаторы и опустил солнцезащитный козырёк пикапа.
Как экспонат в музее, эта гитара всё ещё стояла на радиостанции вместе с десятью остальными, включая «Рикенбейкеры», «Гибсоны» и «Фендеры».
Надгробие для Моррисона приобрёл его отец. Лара прочла надпись на греческом – kata ton daimona eaytoy, что означало «со своим собственным демоном» или «верный собственному духу», в зависимости от того, сколько легенд к этому привязывать. Подобно музыкальной легенде о Роберте Джонсоне, ещё одна идея, распространявшаяся многие годы, – что Джим Моррисон инсценировал свою смерть, а на самом деле всё ещё жив. Замечательные истории, но Лара сомневалась, что какая-либо из них правдива. Это было очень забавно: кому верить в мистику, как не ей – после всего, что она видела. Лара сфотографировала могилу, чтобы показать Джейсону.
Оттуда Лара поднялась на холм к секции 85 посмотреть на надгробие Марселя Пруста. По дороге ей встретилось несколько надломленных колонн – памятников людям, которые умерли насильственной смертью, обычно молодыми. Свернув налево на авеню Трансверсаль, один из главных засаженных деревьями бульваров кладбища, Лара краем глаза заметила движение. Медленно повернувшись, она притворилась, что сверяется с газетой у себя в руках. В пятидесяти футах позади неё была женщина с низким светлым хвостом и чёлкой, которые выглядели как парик, в солнечных очках «кошачий глаз». Заметив, что Лара повернула голову, женщина сразу же сделала вид, что крайне занята. Лара бегло взглянула направо, но там ничего не было. Что-то в позе женщины говорило о том, что она не просто прогуливается. Лара подумала, что у нее начинается паранойя, так что побыстрее продолжила путь вверх по склону к крематорию, покружила вокруг случайных надгробий и могилы писателя Мольера, быстро шмыгнула на один ряд назад и сделала резкий поворот направо, где дорога вокруг холма вела обратно вниз к могиле Джима Моррисона.
Укрывшись за высоким обелиском, Лара обнаружила, что женщина тоже резко свернула направо и, похоже, искала её вдоль тропы. Безмятежность кладбища была нарушена. Лара спустилась с холма среди надгробий, пригнувшись, чтобы женщина не заметила её. Она сожалела, что не рассмотрела её получше, но не была уверена, что стоит рисковать, пытаясь это сделать. Внизу тропы Лару выкинуло на главный бульвар. Она сразу же свернула налево и направилась к главному входу, петляя между рядами. У главного входа она обернулась и увидела, что женщина примерно в двухстах ярдах позади неё и движется почти бегом. Она не спятила. Женщина действительно преследовала её, а теперь поняла, что Лара об этом знает, и это осознание её лишь раззадорило.
Стоило ей миновать ворота, как сработал внезапный выброс адреналина, и Лара побежала по бульвару Менильмонтан. Остановившись перевести дыхание, она увидела, что женщина старалась не отставать, но у Лары пока что была приличная фора. Не обращая внимания на горящие лёгкие, Лара снова бросилась бежать, наращивая темп, вниз по авеню де ла Републик, петляя и ныряя в гущу толпы. Она остановилась купить кепку и футболку, влезла в них на бегу и попыталась смешаться с группой туристов. Вытянув шею, Лара различила, что женщина всё ещё идёт по её следу, но быстрая смена одежды сработала – по крайней мере пока.
Она ненадолго нырнула на кухню какого-то кафе. Переводя дух, Лара поняла: всё, что сказала ей Одри, – правда. Неисправный провод от гитары, мопед в Риме – всё это было попытками её убить. Ей сдавило горло, и, вспоминая заклинание, которое мать заставила её затвердить, Лара начала читать, практически давясь словами:
ebooksa