Фрост и забрал, подхватил воющую Мирославу под мышки, потащил прочь, не под навес, а под старую липу. Прижал к себе, не позволяя шелохнуться.
– Мира, – зашептал в ухо. – Не мешай им. Они его спасают. Они спасут его.
– Это не он! – Мирослава подняла к нему заплаканное лицо. – Тёмочка, это же не он меня тогда, а она! Эта гадина! А он сопротивлялся… А я ее нарисовала! Я видела ее перед тем, как умереть…
– Отставить истерику! – Послышался за их спинами строгий окрик. Старший следователь Самохин шагнул под сень липы из-за пелены дождя. – Врачи делают все возможное, а он мужик крепкий. Даст бог, выживет.
– Для чего выживает?! – Во взгляде Мирославы была ярость. – Чтобы вы его в тюрьму, да?! А это не он! Слышите вы меня?
– Я сказал, не ори! – рявкнул Самохин, а потом каким-то удивительно ласковым жестом погладил Мирославу по голове. – Разговор наш кто слышал?
– Никто. – Фрост еще не понимал, куда он клонит, не понимал, к чему вот это все, а Мирослава, кажется, начала понимать. Потому и перестала вырываться, наоборот подалась к Самохину.
– Это не он. Это Агния меня тогда. Голос в голове, понимаете? Бред, конечно, но вы должны поверить! Она может… могла так вот – влезть в голову. Она и Августа Берга пыталась…
– Она и меня пыталась, – сказал Самохин мрачно, а потом поднял взгляд на Фроста: – Уверен, что нас больше никто не слышал?
– Уверен. – Фрост кивнул. – Ливень, ветер, крики кругом. Что будем решать?
– Уже решил. – Самохин помрачнел еще сильнее. – Эх, подведете вы меня под монастырь!
А Мирослава уже вцепилась обеими руками в лацканы его мокрого, псиной пахнущего пиджака, зашептала быстро и требовательно:
– Не надо ему в тюрьму! Я прошу вас! Он уже сам себя наказал…
– Себя наказал, тебя спас. Не хочет он жить, девочка.
– Не вам решать! Пусть сначала выживет, а потом решает!
– Как выбрался-то? – Самохин посмотрел на Фроста поверх ее макушки и сам себе ответил: – А чего ему не выбраться-то?! Медвежатнику со стажем! Вот я дурак… – Он покачал головой.
– Так что мы решили? – спросил Фрост, так же глядя на него поверх Мирославиной макушки. Вот такой у них получался мужской разговор.
– Не было ничего, – ответил Самохин после долгого молчания. – Если помрет, так помрет героем. А если выживет, так бог – ему судья. Или вот она! – Он снова погладил Мирославу по голове, сказал быстро и по-деловому: – Все, некогда мне тут с вами, детишечки! Артем, уводи ее отсюда! Нафиг уводи! Хватило с нас сегодня сюрпризов! Еще хрен знает, сколько мне их расхлебывать придется! Ну, что стали! Идите, я сказал! Идите, пока не передумал!
Они и пошли. Только сначала Мирослава повисла у Самохина на шее, уткнулась носом в небритую щеку, что-то такое сказала, от чего он сразу же из грозного сделался растерянным.
– Да ладно тебе, – сказал и усмехнулся кривоватой своей усмешкой. – Вот скажешь тоже… – И снова глянул на Фроста, спросил жалобно: – Сигаретки не найдется?