Горисветов рвался туда, под навес. Рвался, как кабан, раскидывая заступающих ему дорогу людей, рычащий по-звериному. Рвался к лежащим на земле телам, к одному конкретному телу.
Узнает ли он в этом обугленном, скрюченном существе своего единственного горячо-любимого сына? Согласится ли признавать?
И узнал, и признал. Рухнул на колени, взвыл. Так и стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, отталкивая от себя чужие назойливые руки, не давая оттащить себя от тела сына. Самохин сделал знак – не трогайте, дайте проститься. И люди отступили, оставили отца наедине с собственным горем, проявили терпение и человеколюбие. Мирослава дернулась было тоже туда, под тент, но Фрост поймал ее за руку, не пустил. Не потому, что переживал за Горисветова. Не было в его сердце жалости к этому человеку! Он боялся не за него, а за Мирославу. Зачем ей еще раз видеть вот это все?
А Самохина отвлекли, вывели из освещенного софитами круга, и там, за пределами света, доказывали ему что-то громко и яростно. Он тоже что-то доказывал, кричал, махал руками. Мобильные в его карманах разрывались. Оба: и его собственный, и Елагина. Он вытащил сразу оба, посмотрел на светящиеся экраны, и прижал к уху тот, по которому до него наверняка пыталась дозвониться Гала Свиридова. Наверное, решил, что мать, как можно быстрее должна узнать о том, что ее ребенок в безопасности. Даже такая мать, как Гала. Сам Фрост на Галу зла не держал. Была дурной девчонкой, стала дурной бабенкой. Нет у нее ничего в этой жизни. Хорошо, если похищение Василисы ее хоть чему-то научит, расставит, так сказать, приоритеты.
Самохин обернулся, помахал Фросту рукой с зажатым в ней телефоном.
– Артем, иди сюда! – прокричал, стараясь заглушить не унимающийся никак ливень. – Расскажи-ка вот товарищу…
Товарищ, низенький, юркий мужичок, уже трусил к ним по дорожке, низко наклонив голову в капюшоне. Товарищ был не в форме, но наверняка, из органов. Фрост вздохнул, глянул на Мирославу.
– Иди, – сказала она, не сводя глаз с натянутого тента, который яростно трепал ветер и так же яростно секли струи дождя. – Я нормально, Тёмочка.
Захотелось снова ее поцеловать: хоть в губы, хоть в мокрые щеки, хоть в макушку. И поцеловал бы, если бы не толпа народа вокруг, если бы не вопросительно зыркающий на него мужичок в штатском.
– Я скоро, Мира! – Он сжал ее ледяные пальцы в своих ладонях. В сумраке рубцов и шрамов почти не было видно. Но Фрост знал, что они есть, и Мирослава тоже знала.
Мужичок в капюшоне оказался еще одним следователем. Фамилию его Фрост тут же выбросил из головы. То, что Фросту казалось допросом, следователь упорно называл беседой и так же упорно тянул его за рукав прочь от места преступления, под защиту навеса. Он тянул, а Фрост упирался. Казалось неправильным, что он будет беседовать почти в комфорте в то самое время, когда Мирослава останется мокнуть под дождем.
– Да иди ты! – Проворчал Самохин. – Сейчас и ее позовут. Не переживай. Всем на сегодня бесед хватит. И вам, и мне. – Он тяжко вздохнул и легонько подтолкнул Фроста в спину.
Наверное, это и был тот самый момент, когда оба они предали Мирославу, оставили ее одну без защиты. Они решили, что все закончилось, раз нет больше ни Хищника, ни Чужого. Они забыли, что иные люди в разы страшнее любой нечисти.
…Горисветов шел к Мирославе. Шел по-стариковски медленно, придерживаясь правой рукой за грудь. Тогда им всем показалось, что у него прихватило сердце. Только вот нет сердца у подобных людей. Сердца нет, а пистолет есть…
Фрост услышал его яростный рык, в тот самый момент, когда Горисветов вытащил пистолет из кармана куртки.
– Я тебя предупреждал! Я по-человечески тебя просил!
Вот и все, что он сказал. Вот и все слова, что он швырнул в лицо растерявшейся Мирославе. Сначала полные ненависти слова… Потом блеск стали…
И времени у всех в обрез. Не осталось у них времени! Потому что чертов следователь уже затащил Фроста на крыльцо. Потому что Самохин снова прижимал к уху разрывающийся тревожными трелями мобильник. Потому что эксперты, столпившиеся под тентом, были безоружны. Потому что Горисветов был всего в нескольких метрах от Мирославы.
Фрост не думал и не просчитывал варианты. Оттолкнув в сторону следака, он рванул вперед, в пелену из дождя и тумана. Наперерез ему тоже кто-то рванул. Кто-то стремительный и отчаянный. Кто-то, кто в самый последний момент отшвырнул Мирославу с линии огня. Мирославу отшвырнул, а сам на линии остался. И получил сначала одну пулю, потом другую, потом третью… Четвертая просвистела над ухом у Фроста… Пятая вышибла фонтан каменной крошки из стены башни…
А потом Горисветова завалили. Набросились сзади, сшибли с ног, вырвали пистолет, впечатали мордой в мокрую траву. А он все вырывался, отплевывался от сырой земли, теперь уже ползком пытался добраться до Мирославы.