– Оскорбление личности! – дрожащим от натуги голосом выкрикнул Дудкин, благоразумно отступив на пару шагов.
Разгневанная Пелагея Егоровна хотела было огреть музыканта чем под руку попадется, но в этот момент разгорелась другая ссора. Цепкина оглянулась и с удивлением заметила, что Евсеев и Синицкий играют в волосянку. Еще немного, и началась бы всеобщая свалка. Подвыпивший Рулеткин бросил клич:
– Бей подозреваемых! – и устремился прямо на Амфитриона Ферапонтовича Редькина.
По дороге, однако, он на всем скаку был остановлен Фёдоровым, который схватил его за шиворот и как следует тряханул. Рулеткин высвободился и попытался ударить Фёдорова в грудь, но случайно попал в Таисию Игнатьевну Сапфирову. Старушка не упала только чудом. Она торопливо отбежала в сторону и, оглядываясь, с опаской потрусила домой.
К счастью, в этот момент пошел дождь, что несколько охладило разгоряченных полянцев. Мало-помалу все стали расходиться. Когда через полчаса начался ливень, на остановке уже никого не осталось. Дудкин, правда, минут пять побегал под проливным дождем, надрывно колотя в барабан. Он тщетно старался привлечь чье-либо внимание – дураков не было. Наконец и он успокоился. Позднее, когда кто-то захотел узнать, что послужило причиной игры Синицкого и Евсеева в волосянку, любопытному ответили, что Синицкий назвал Бориса Борисовича Евсеева Борисом Барбосовичем, а тот, в свою очередь, Артамона Георгиевича Синицкого – Охламоном Георгиевичем.
А между тем активное обсуждение убийства не затихало. Тут и там собирались большие и маленькие группы, вполголоса, негромко обсуждающие происшествие. Больше всех старалась Ленка. Она была вездесуща. Её тощая угловатая фигура мелькала то тут, то там, перебегая из конца в конец.
– Это все Шельма виновата, – доверительно жужжала она каждому встречному. – Надо пойти и всем вместе судить её.
– Вот ты и иди, – сказала ей Анна Дмитриевна Тарасова, – а нас оставь в покое.
Анне Петровне Дочкиной надоели так, что она закрылась в доме изнутри и на стук не отвечала. Она не подавала признаков жизни даже тогда, когда Дудкин стал играть под её окнами на трубе. Правда, потом ему долго пришлось спасаться от разъяренной Саврасихи, которая гонялась за ним по деревне с дубиной. Почтенную сельскую матрону, чей дом находился рядом с домом Дочкиной, эти звуки доводили до состояния белой горячки, причем три ее любимые кошки устроили такой концерт, что хозяйка чуть не оторвала одной из них хвост. Только возраст и вес Саврасовой (а весила она 96 килограмм) позволили горе-музыканту спастись. Артамон Матвеевич Бочкин все больше отмалчивался, стараясь не участвовать ни в каких пересудах. Но по деревне уже пошел слушок о его жуткой ссоре с покойной, очевидно, пущенный милейшей Марией Николаевной Симагиной. Сама же Мария Николаевна напоминала сдобную булочку, обильно политую маслом. Её маленькие круглые щечки прямо-таки лоснились от удовольствия. На вопрос, кого она подозревает, Мария Николаевна неизменно делала грустное лицо и говорила: «Кому как не…» – здесь она обрывала себя на полуслове и бросала многозначительный взгляд на дом Тишкиной, где жили родственники покойной.
Все четверо старались не выходить из дому без крайней необходимости, так как чувствовали явную недоброжелательность поляцев.
– Точно говорю: кто-нибудь из них и придушил, – слышалось изо всех углов и щелей. – Посмотрите только на эту Адскую, фамилия-то какая, да и вид чертовский.
Старуха Матрена Тимофеевна, к той, которой обещался зайти следователь Попов, да так и не нашел времени и, по правде сказать, желания, требовала устроить крестный ход.
– А я возглавлю похоронную процессию, – шепелявила старушка. – Сейчас стало можно. И впереди самый большой крест понесу.
– Где тебе, старая, – окинув с головы до ног едва держащуюся на ногах старушонку, добродушно заметила Пелагея Егоровна Цепкина. – Ты ж под этим крестом и похоронишься.
– А мне явилась Пресвятая Богородица, – голосила Матрена Тимофеевна, двигаясь по деревне со скоростью, какую позволяли ей развивать годы, – и сказала, что Алена уже в раю и её объявили великомученицей.
Тарасова, которой надоели причитания старухи, грубо посоветовала ей отправиться к Богородице и тоже стать великомученицей. Но больше всех удивляло поведение Редькина. Он вообще ничего ни с кем не обсуждал, а спокойно полавливал форель с утра до вечера.
– Здорово Амфитрион на всех наплевал, – восхитился Дудкин. – Пойду и я рыбку половлю, – объявил он, собирая удочки.
– Чтоб ты утонул, – от всей души пожелала ему Пелагея Егоровна Цепкина.
– И тебе того же желаю, – безмятежно отозвался музыкант. И он ушел на речку в своей старой рыбацкой куртке, карманы которой подозрительно оттопыривались. И в то время как работники милиции решали, кто же преступник, общественное мнение Полянска большинством голосов вынесло обвинительный приговор всем четверым родственникам Тишкиной вместе взятым.
Глава 21