Огненный трон

22
18
20
22
24
26
28
30

– О… точно, – в моей памяти всплыли какие-то обрывки, связанные с именем этого необычного фараона. Я даже встревожилась: уж не становлюсь ли я фанаткой египетской истории вроде Картера? – Это, случайно, не тот мужик, который перенес столицу на новое место?

– Верно, – кивнул Уолт. – Он возвел совершенно новый город – Амарну. Он вообще был в некотором роде чудак и произвел множество реформ, но главное – он первым додумался, что древние боги плохие. Он запретил поклоняться им, разогнал жрецов, разрушил древние храмы. Он хотел, чтобы египтяне чтили только одного бога, но выбор он сделал довольно странный. Египтяне и прежде поклонялись богу солнца Ра, но Эхнатон ввел культ Атона – настоящего солнечного диска. Естественно, ни маги, ни жрецы других богов, в особенности бога Амон-Ра…

– Это другое имя Ра? – догадалась я.

– Более или менее, – согласился Уолт. – Так вот, жрецы, которые служили в храмах Амон-Ра, не были довольны реформами Эхнатона. После того как он умер, они уничтожили лики на его статуях, стерли его имя со всех памятников… одним словом, постарались вытравить его из людской памяти. Амарна опустела и была заброшена. Египет снова вернулся к старым богам.

Я помолчала, переваривая услышанное. Выходит, за тысячи лет до того, как Искандар издал свой закон об изгнании богов, подобная идея возникла и у некоего фараона?

– И он был твой пра-пра-пра-не-знаю-сколько-дедушка? – уточнила я.

Уолт покрепче намотал на руку верблюжьи поводья.

– Да, я один из отдаленных потомков Эхнатона. Как и потомки других династий, мы наделены некоторыми магическими способностями, но… в общем, у нашего рода есть и некоторые проблемы. Боги ведь тоже были обижены на Эхнатона, как ты догадываешься. Его сын Тутанхамон…

– Тутанхамон? – удивленно протянула я. – Так он твой родственник?

– К сожалению, да, – ответил Уолт. – Так вот, Тутанхамон стал первой жертвой проклятия. Ему было всего девятнадцать, когда он умер… и это ему еще повезло.

– Погоди-ка. Что еще за проклятие?

Именно этот момент Катрина выбрала, чтобы со скрежетом затормозить. Возможно, вы возразите, что верблюды так не делают, но тут вы ошибаетесь. Взобравшись на вершину высокой дюны, она встала как вкопанная и издала кошмарный визжаще-скрежещущий звук, куда там автомобильным тормозам. Гинденбург тоже застыл, огласив окрестности другим раскатистым звуком, сопровождающим газоиспускание.

Я поглядела вперед. Внизу, под дюной, прямо посреди бесконечной пустыни, в дымке дрожащего от зноя воздуха раскинулась зеленая долина, с полями и пальмами, размером примерно с центральную часть Лондона. В небе над ней парили птицы, в вечернем солнце поблескивала поверхность небольших озер. Среди зелени виднелись небольшие домики, от которых в небо поднимался дымок. Наверное, люди готовили еду. После долгого однообразия пустыни у меня даже глаза заболели от ярких красок, как бывает, когда выходишь на улицу из темного кинозала.

Представляю, какой восторг чувствовали древние путешественники, после долгого странствия по барханам обнаружив в песках такой вот оазис! Наверное, им казалось, что они попали в райский сад.

Но наши верблюды, как выяснилось, остановились вовсе не затем, чтобы насладиться пейзажем. От самого оазиса до нашей дюны по песку протянулась цепочка мелких круглых следочков, которую оставил стоящий сейчас перед нами кот. Кстати, весьма недовольный с виду.

– Ну наконец-то, – сказал кот.

Я тут же соскочила со спины Катрины и уставилась на него в изумлении. Не потому, что он заговорил – что я, говорящих кошек не видела? – а потому, что голос оказался знакомым.

– Баст? – воскликнула я. – Но что ты делаешь внутри этого… кто это, кстати говоря?

Кот поднялся на задние лапы и развел передние, как бы говоря: «Вот я каков!» – в то время как голос Баст ответил: «Как – кто? Это же чистокровный египетский мау! Прекрасная леопардовая расцветка, голубоватый оттенок меха…»

– По-моему, он выглядит так, будто только что побывал в блендере.