Человек скребет червонцы с подошвы, а не может уплатить за постой хозяину. Свистом печет калачи да булки, точно настоящий пекарь, индюков из голенища тянет, а лицо у него изможденное, краше в гроб кладут, и голод горит пламенем в его глазах! Народ шутит: пятый вопрос явился к четырем обрядно-пасхальным!
Но раньше чем говорить о Пасхе, оставим фокусника и перейдем к Хаим-Ионе и его жене Ривке-Беле. Хаим-Иона некогда был лесопромышленником. Однажды он купил лес на наличные, но лес запретили рубить, и Хаим-Иона остался гол, как сокол. Стал он приказчиком у другого лесопромышленника, но потерял должность; и вот несколько месяцев как он сидит без работы. Зиму прожили — не дай, Господи, никому такой; но после зимы наступает Пасха! А все уже заложено, от подсвечников до последней подушки. И Ривка-Бела говорит мужу: «Пойди в общество и попроси на мацу». Но Хаим-Иона отвечает, что он надеется на Господню помощь, и не станет унижаться пред людьми. Ривка-Бела снова начинает искать во всех уголках — и, чудо небесное! — нашла старую, вытертую серебряную ложку, много лет назад завалявшуюся! Хаки-Иона пошел на базар, продал ложку, а полученные деньги внес в кассу для бедных. «Бедняки, — говорит, — еще больше нашего нуждаются». Между тем время движется; осталось всего недельки две до Пасхи, — Хаим-Иона однако надежды не теряет. «Господь, — говорит он, — нас не оставит!» Ривка-Бела молчит, знает, что женщина должна слушаться мужа. Но день уходит за днем. Ривка-Бела ночи напролет глаз не смыкает, плачет, уткнувшись лицом в сенник, чтобы Хаим-Иона не услыхал. А Пасхи у них еще и следов нет! Днем-то Ривке-Беле хуже, чем ночью: ночью человек хоть выплакать может свое горе, а днем — пусть от щипков, но щеки должны быть красны! Соседки следят за нею и, удивляясь, без конца переглядываясь, пронзают ее, точно иглами, жалостливыми взглядами… Некоторые спрашивают. «Когда печете мацу? Когда квасите свеклу?..» Более близкие говорят:
— Что с вами, Ринка-Бела?! Если у вас недохватка, мы вам одолжим!
Но Хаим-Иона не желает «даров человеческой руки», а Ривка-Бела против мужа не пойдет.
Она старается как-либо отклонить предложение, а лицо от стыда горит…
Соседи видят, что дело плохо, отправились к раввину:
— Что делать?
Раввин выслушал, вздохнул, задумался, а под конец сказал, что Хаим-Иона — человек ученый и богобоязненный. И если у него есть надежда, так есть!..
Ривка-Бела даже без свечей осталась к празднику…
А вот и Пасха!
Хаим-Иона возвращается из синагоги домой; видит, все окна на площади сияют праздничной радостью; лишь его дом стоит, точно юная вдовица среди веселых гостей, точно слепой меж зрячими. Он однако духом не падает: «Захочет Господь, и будет еще у меня праздник». Вошел в дом и весело говорит: «С праздником! С праздником тебя, Ривка-Бела.» И голос Ривки-Белы, пропитанный слезами, доносится до него из темного угла: «С праздником! Добрый год тебе.» И глаза ее светятся из уголка, точно два горящих угля. Подошел он к ней и говорит: «Ривка-Бела, нынче праздник; вечер исхода из Египта, понимаешь? Нельзя печалиться! Да и о чем печалиться? Если Всевышний не пожелал, чтобы мы свою вечерю справляли, надо принять это как должное, как благо, и пойти к чужой вечере. Что ж, мы и пойдем! Нас всюду впустят… Сегодня двери и ворота открыты… Евреи говорят: „Всякий кто хочет, да придет и ест.“ Пойдем. Накинь платок, отправимся к первому попавшемуся еврею…»
И Ривка-Бела, исполняющая всегда желание своего мужа, всеми силами сдерживает рыданья, которые рвутся из горла, накидывает на плечи изорванный платок и собирается идти. Но в этот момент открывается дверь, кто-то вошел и говорит:
— С праздником!
И они отвечают:
— Добрый вам год! — не видя, кто вошел.
Вошедший сказал:
— Я желаю быть гостем на вашей вечере.
Хаим-Иона отвечает:
— У нас самих нет вечери.
Вошедший сказал:
ebooksa