екогда поколения не были так оторваны друг от друга, так сиротливы, как ныне. Всякое поколение было звеном в цепи, начавшейся от Адама и Евы и долженствующей окончиться в день страшного суда… И когда по какой-либо причине какое-либо звено содрогалось, вся цепь начинала дрожать, все звенья откликались: праотцы, праматерь Рахиль и другие…
Кроме вечно доступного Неба, которое, если его только не заслоняли медным пятаком, всякий мог видеть невооруженным глазом; кроме пророка Илии, бывшего чуть ли не своим человеком в доме каждого еврея: гостем в праздник Кущей и при пасхальной вечере, восприемником при обрезаниях, посетителем каждой ярмарки, помощником всякий раз, когда меч висел над головой; кроме ангелов добрых — всякий имел отца и мать, которые при жизни составляли предмет почитания, а после смерти доставляли памятник, чтоб опереться и охладить свой разгоряченный лоб, могилу, над которой можно излить скорбь наболевшей души, да и покойника, слышащего, видящего, охотно приходящего на помощь…
Не всегда детямприходится далее просить о помощи; еженощно покойники сами приходят в город живых, направляясь в синагогу молиться, изучать Божье слово, справлять полунощную… Проходя мимо закрытых ставень прежнего своего дома, услышав стон, вырвавшийся из спертой груди, вздох разбитого сердца, покойник их понимает, — живые и мертвые говорят на одном языке, молятся одними словами одному Богу… Покойник завязывает на память узелок и, возвратившись в тихую обитель свою, вспомнив о вздохах живых сородичей, старается, хлопочет за них, добивается успеха, если только возможно… А что не было возможно в те счастливые времена!.. Все!.. Можно было даже научиться песням хвалебным у покойников!
Однако зачем сдирать шкуру с еще неубитого медведя! Ведь последнее относится уже к самому происшествию — к рассказу о музыканте Авраме, да будет он молитвенником за меня и за всех, рассказывающих правдивые сказки…
Аврам был любителем. Он достиг такой степени в служении искусству, к которой, быть может, многие стремятся, но которую редко кто достигает, — он не превратил скрипки своей в орудие производства, жил не игрою…
Когда глаза у человека не завидующие и руки не загребущие, когда «кое-что» может служить пищей, холодная вода — напитком, а платьем — кумач да китайка, — довольствуются заработком жены-лавочницы, а играют лишь для милостыни и для Бога, превращаются в любителя.
Таким был ребе Аврам…
На исходе субботы ребе Аврам играл, бывало, на скрипке славословия… Бела-Баше, его жена и кормилица, слушает и наслаждается, набираясь радости на всю неделю… Народ, стоя на улице, также прислушивается, и души пропитываются Божьими славословиями. Иногда в толпе подхватят песню — вся улица вдруг возвышается в святости, весь город славу Господню поет…
По будним дням Бела-Баше сидит в своей лавочке, городок занят поисками хлеба, — а в убогом домишке, у маленького оконца, за маленьким столиком сидит в одиночества ребе Аврам, сердце к Богу устремив, глаза обратив к псалтири царя Давида. Аллилуйю поют ею уста, дрожа от радости, а протянутая рука перебирает струны на скрипке, лежащей на столе перед ним… Маленькие, беленькие бабочки — звуки срываются вместе со словами и взлетают высоко-высоко. И ребе Аврам гладит рукою белоснежную бороду. Это его единственное удовольствие…
Тихо открывается дверь избушки. Наклонив головы, чтобы не стукнуться лбом, в комнату входит юная парочка, жених с невестой, и, покрасневши, стыдливо останавливаются пред стариком. Ребе Аврам улыбается; он знает, в чем дело: уже несколько лет как они обручены, еле сбили на свадебную пирушку, к венцу бы идти, — да нечем уплатить музыкантам… Ребе Аврам играет на свадьбе у них; год не минет — пожалуйте в восприемники; потом первое острижение ребенка. Одно благое дело влечет за собою другие. Но не в том еще суть.
Главное у ребе Аврама — день Пурима.
Он ходит тогда к беднякам славить на скрипке.
Есть домишки, куда приличные евреи, опоясанные красными платочками, славящие в пользу бедных, и не заглянут, куда музыканты глаз не покажут; где калачи — без шафрана, трапеза — без радости, иногда — и без белого хлеба…
Открывается дверь, и появляются милостивцы да благодетельницы, приносят что поесть да попить. Благодарят их бедняки за оказанную помощь, благословляют их и всех добрых людей, не забывающих нищей братии… Садятся потом есть и пить — а все же по впавшим желтым щекам струятся слезы, соленые, горькие… Не вкусен хлеб подаренный, не сладки вина принесенные… Где то времечко, когда они сами подавали, когда к ним простирались руки за помощью!.. И слеза начинает колоть глаз, горечь скопляется в груди, еврейка прячет лицо в передник, еврей бросает через окошко укоризненный взор небу, у иного, помоложе, рука сжимается в кулак. Но вдруг входит в бедный домик ребе Аврам со скрипкой. И свечки грошовые веселей разгораются, глаза проясняются, на лицах появляется улыбка, стыдливая, сиротливая, еще смоченная слезою. Вот ребе Аврам заиграл: «Роза Иакова» — и звуки, точно масло целебное, вливаются в душу — бедность не порок; люди — братья; брат у брата, не стесняясь, берет; счастье-колесо, а оно вращается…
И Аврам выходит, провожаемый сверкающими глазами. Детишки, с искривленными радугой ножками, с искрящимися глазенками, бегут за ним вслед по улицам, из дома в дом…
Лишь поздно, весьма поздно — бедняки, не сглазить бы, множатся — сытый благопожеланиями, с переполненным доброй, тихой радостью сердцем, отправляется ребе Аврам домой, не забывая посетить по пути раввина, без которого настоящий рассказ, как известно, обойтись не может.
Между тем Бела-Баше сидит дома, терпеливо ожидая супруга. Сердце говорит ей, что Аврам не лжет, утверждая, что в награду за добрые дела его и она свою долю получит, значительную долю. Но чуточку потосковать не грех…
И сидя за маленьким столиком у маленького оконца, тоскующая старушка все же улыбается…
Глядит старыми, удивительными, улыбкой плачущими очами в темную улицу. Из-под платочка вылезают ушки, прислушиваясь: не идет ли он со своей скрипицей, не с его ли скрипки сорвался приплывший звук?.. И губки ее чуть-чуть шевелятся тихой мольбою: «Да удостоится он встретить Мессию-Избавителя, сыграть ему встречу на скрипке своей…»
В те годы люди еще верили в Мессию; каждый день Его, запоздавшего, ожидали.
ebooksa