— Этот юноша в лохмотьях, с палкой лесной!..
— Этот юноша удостоился слушать Слово Божие из уст пророка Илии. Так-то ты слушаешься?
— Простите, ребе!.. Я подчиняюсь, слушаюсь!..
— Сын же твой, — продолжает рош-иешиво, — должен подвергнуться мукам изгнания, пусть он скитается, пока Господь по неизреченной милости Своей не сжалится над ним… Ты когда-либо и на него глядя порадуешься, но лишь со временем… Эстер старше…
— Тебе, — обратился он ко мне, — быть может, и вовсе не было бы искупления за великое прегрешение твое… Но на твое счастье брак этот не состоялся по Божьей воле; дело кончилось к лучшему, как для жениха, так и для невесты!
— Для невесты также? — изумилась мать.
И рош-иешиво ей ответил:
— Знай, что Лея, дочь злого грешника, сама великая праведница, и мать ее покойница также молила за нее небеса, и Лее назначили в мужья великого праведника, одного из тех 36 сокровенных благочестивцев, молитвами которых мир держится… Он и есть тот плотник, которого богач потащил под венец, боясь, что ужин простынет. Но прошу тебя, держи слова мои в величайшей тайне, пока плотник сам не сочтет нужным открыться…
— Божьи чудеса! — говорит несколько утешенная мать.
— Теперь, — обратился ко мне и жениху рош-иешиво, — милые дети мои, обменяйтесь платьем!..
— А ты, — сказал он мне, едва я переоделся, — сейчас же ступай из города. Возьми с собой палку и береги ее пуще ока своего, прячь ее ночью под изголовьем. Я стану молиться, чтоб Господь явил тебе свою помощь, чтобы палка сия расцвела. Тогда расцветет и душа твоя, и вспомнишь ты снова Божью премудрость. Тогда лишь ты будешь вправе сбросить с себя это вретище. Пойди, ни с кем не прощаясь.
В комнату вошла сестра с яичницей на блюде. Увидев нас переряженных, она с испугу выпустила из рук блюдо. Блюдо со звоном разбилось, и рош-иешиво крикнул:
— Поздравляю! Поздравляю жениха и невесту!
Больше я ничего не слыхал. Я вышел из дома.
Вышедши из города, — продолжал Ханания рассказ, — он забрел в пустыню. Ни хлеба, ни воды. Но не о хлебе и воде мечтал он. Для плоти он довольствовался травкой, случайно попадавшейся в пути… Жил он в вечной опасности, со всех сторон угрожали звери, змеи и скорпионы. Но они его не трогали… Ворча и шипя, уступали ему дорогу. Понял Ханания, что дикие звери не властны над ним, что ему суждено лишь изгнание. Раз он слышал будто кто-то явственно произнес: «сей принадлежит…» — но не расслышал: кому…
И блуждал он так: дни и ночи, горюя о юных годах, уходящих без науки, без света, без луча в мрачной душе… Пусть бы он хоть одно Божье слово услышал! Пусть бы при нем хоть молитвенник был! А наизусть ни слова молитвы не помнит, ни слова! Однажды, — рассказывает Ханания, — посыпав голову песком, ради усиления своих мук став на одной ноге, он возопил к небу: «Премудрость! Премудрость!» Одно лишь это слово кричал он небесам… Долго, долго кричал, пока солнце зашло, пока он обессиленный, почти без сознания, упал и заснул. Но и во сне не переставал плакать и кричать: «Премудрость! Премудрость!..» И показался ему рош-иешиво в саване, с золотым венцом на голове, и сказал ему:
— Встань, Ханания, час твоего исцеления приближается!.. Господь услыхал молитву твою; пророк Илия стал на защиту твою… Встань и иди, куда глаза твои глядят. Пришедши в город Цфас, направься к добросердечному ребе Хии, покайся перед ним и проси принять тебя в число учеников семинарии. Он не откажет тебе. Когда исполнится тебе восемнадцать лет, он укажет тебе на суженую твою, и помолится за тебя, а молитва его всегда доходна к Престолу Всевышнего. Венчание само по себе также очищает грехи человека… И придет спасение твое… На утро восьмого дня после венца палка у изголовья твоего расцветет миндалями и расцветет также душа твоя…
— И ты вспомнишь науку свою, — все, кроме злого, произнесешь речь перед ребе Хией, и будет речь твоя созиданием, а не разрушением. И ребе Хия возрадуется о тебе… Но долго ли жить тебе придется, не знаю…
Рош-иешиво исчез. Проснувшись рано утром, я отправился в путь. И вот я здесь, учитель…
Ханания кончил. Ребе Хия с великой грустью взглянул на него и спросил:
ebooksa