Все случилось летом

22
18
20
22
24
26
28
30

Каспар пытался услышать звук ее шагов, но Юстина ушла тихо, даже веточка не хрустнула под ногами. Лесной замок безмолвствовал, погружаясь во мрак, — месяц снова заволакивали фиолетовые тучи. Каспар посмотрел на косынку, скомкал ее и с размаху кинул в черную пропасть. Но она расправилась на лету и, подхваченная предрассветным ветерком, приземлилась тут же, поблизости.

Каспар присел на камень, на тот самый, где сидела Юстина, и закрыл лицо ладонями.

Ночь отступала, бледнели тени, обретали свои краски деревья, вода, дорога, дома. В прибрежном кустарнике несмело вскрикнула птица, на траве, на листьях сверкнули росинки — слезы уходящей ночи. Стало прохладно, одежда была влажной, а ветер крепчал. Только теперь Каспар почувствовал усталость… Он с трудом поднялся и хотел уж было уйти, но тут его взгляд упал на косынку, распластавшуюся на траве. Оставить? Днем придут экскурсанты, может, затопчут, или поднимет какая-нибудь конторщица и будет расхаживать в ней, напоминая Каспару про эту ночь, про человека, который был когда-то близок… Зачем? Пускай останется у него.

Каспар поднял с земли косынку, свернул ее и спрятал в карман.

8

Юстина шла домой, совсем не замечая, что ночь незаметно переходит в день и природа вновь возвращает свои прежние краски и запахи. Юстину одолевали тревожные предчувствия — будто над ней собиралась гроза и вот-вот тучи разразятся ливнем.

Радостно скуля, у калитки ее встретил Джек и проводил до самого порога. Но дверь была заперта, а дом стоял безмолвно, словно крепость. Юстина подошла к окну. Через него можно было проникнуть на кухню, что она и делала не раз, но сегодня и окно оказалось на запоре.

Тогда Юстина присела на пороге, прикрыв голые ноги жакетом. Рядом уселся Джек, положив голову ей на колени. Он махал хвостом, заглядывал в глаза хозяйке.

Со вчерашнего дня Юстина ничего не ела, а дверь была заперта. Но они же знали, что она придет. Хоть и поздно, но придет. Зачем понадобилось запирать окна и двери? Будет скандал, не иначе.

Ну что ж, рано или поздно придется с ними поговорить начистоту. Разве она не видит, что вытворяет отец, не видит, что мать всем глаза намозолила, разъезжая по базарам, бабушка ходит в обносках, хуже нищенки. Все смеются над ними, а значит — и над Юстиной. Потому-то Юстина старалась уйти подальше от людей, на берег Даугавы, в Лунную поляну, которую она себе придумала и которая принадлежит ей одной.

Одной?.. Но почему она не сумела подружиться с Каспаром? Ведь он совсем не похож на ее отца. Пока они мало знали друг друга, все, казалось, шло хорошо, но стоило поговорить как следует…

«Отчего я не такая, как все? — думала Юстина. — Не такая, как Каспар? Для него в жизни все ясно, все само собой разумеется. Может, я просто усложняю, ломаю голову над пустяками, а главного не замечаю?»

На посветлевшем небе неподвижно застыли три маленькие тучки. Они становились все прозрачнее. Сейчас над горизонтом поднимется солнце, и сразу все преобразится, станет привычным, понятным. Тогда, наверно, и она успокоится, освободится от того неуютного чувства, что пришло с ночными тенями, бликами луны в старом парке, с шумом порогов.

Юстина оттолкнула от себя собаку и встала. Надо идти спать, а то, пожалуй, кто-нибудь выйдет из дома, придется прямо сейчас объясняться. Она же пока еще ничего не решила.

Юстина забралась на сеновал и выглянула во двор. Ей показалось, что в окне кухни промелькнула голова бабушки, седая, растрепанная. Наверное, старуха наблюдала за Юстиной, пока та сидела на пороге. А может, подошла к окну, посмотреть, какое утро, ей ведь скоро вставать.

Юстина разделась, расстелила простыни и легла. За ночь крыша остыла. Воздух был свежий, из пьянящих летних запахов. Спать не хотелось. Юстина закрыла глаза, резкий свет проникал сквозь щели и стелился длинными узкими полосами по сеновалу.

Набегая, словно волны, события прошедшей ночи закружили ее в своем водовороте.

Каспар…

Нет, уж теперь не уснешь. Она ощутила что-то похожее на злорадство оттого, что мысли становились все отчетливей и тревожней. Каких только людей не встретишь в жизни. Иных знаешь много лет, но уже на третий день с ними становится скучно — такой, как все… А с иным встретишься раз-другой — и чувствуешь: вот это человек… И потом долго-долго он не выходит из головы. Да, Каспар… Каспар стоит на земле, его не проведешь баснями о всяких там княжнах и скачущих в ночи конях, он никогда не станет ломать голову из-за такой чепухи. Он ведет свою машину по непролазным осенним дорогам, в зимнюю стужу, в пургу и метель, и ему не мерещатся залитые светом чистые улицы Риги, залы театров… Все изящное, милое, чего ничем не измерить и что придает жизни радужный блеск, — она без этого не смогла бы жить, а Каспару все равно. Он приходит с работы и садится за книги. У него высокие идеалы, и чем недоступнее, недостижимее они, тем для него интереснее жизнь. Вот он какой…

В доме с грохотом распахнулась дверь. Возле колодца загремели ведра, полилась вода в кормушку. У матери начался трудовой день. Потом Юстина услышала, как мать, еще сонная, разговаривала с коровой в хлеву, как зазвенели струйки молока о дно подойника. Запыхтели, захрюкали свиньи, давая понять, что они готовы к принятию пищи. Тряхнул крыльями петух и звонко пропел песню в открытую дверь.