Обитель

Адриан смотрел на сухой искривленный рот матушки, из которого только что вырвались, словно саранча, эти обвинения. Обвинения, которые игумен Успенского монастыря побоялся произносить. Обвинения, которые побоялись или не догадались произнести братья в гараже. Адриан ждал этих обвинений, готовился к ним, знал, что мертвые потребуют от него ответа. Но не от матушки, не от нее, которая всегда оберегала.

И тут матушка поднялась, подошла ближе, снова в глаза заглянула.

– Подлый ты… – сказала она. – Мерзкий…

Адриан хотел отвести взгляд, но матушка будто его заворожила.

– Ты людей убил, – сказала она. – А ну? Помнишь ты?

Адриан увидел окровавленные лица, вспомнил, как с хрипом один из близнецов пытался проснуться, пока он вбивал его грудь ружьем. Все это будто произошло с кем-то другим – Адриан хотел оглянуться, но матушка прижала ладонь к его лбу, удержала на месте. Ладонь ее, тяжелая, холодная, будто сквозь череп прошла, схватила за позвонки, сжала до боли. Адриан хотел вскочить, но матушка закричала, и голос у нее оказался гулким, оглушительно громким:

– Ты людей убил! Людей Божьих! Грех взял на душу, кровью себя залил, да так, что она под ногтями у тебя, в кожу въелась, в легких твоих сейчас разливается, сердце твое гнилое жрет! Ты кому врать собрался?! Я тебя воспитала подлого, я матушку твою выхаживала, я за отца твоего стояла, а ты убийство на душу взял?! За то, что Господь Бог твой тебя наказал, ты за это отца убил?! Мать убил?! Сестер, братьев, маленьких детей вырезал?!

Варвара ударила Адриашку по щеке раз, другой. Кричала и била, пока рука не заболела. Сбоку вскинулась девчонка, испуганно вжалась в спинку кровати, но Варвара все наседала на Адриашку. Тот хлопал глазами, разевал рот, как больная рыба. Варвара схватила его за плечо, потянула в сторону. Силы самой бы не хватило, но Адриашка качнулся, вместе со стулом повалился на пол и там развалился как куча мусора. Варвара на него плюнула, пожалела уже, что скинула: нагибаться было больно, а ноги у нее уже были не те, чтобы бить лежащего.

– Девка, – посмотрела на девочку Варвара, – давай в монастырь бегом, вниз по тропинке. Скажи игумену, чтобы двух мужиков прислал сильных. Поняла?

Ева затрясла головой. Она испуганно смотрела на незнакомую старуху, которая только что отхлестала мужа по лицу, и тот лежал теперь на полу с закатившимися глазами и выступившей на губах пеной.

– Да живой он. – Старуха подошла к кровати, и Ева попыталась отползти еще дальше, но дальше было некуда. – Ты испугалась, – сказала старуха. – А ты не бойся. В монастырь беги. Давай, надо, чтобы мужики мне помогли.

Ева все трясла головой, не хотела, чтобы страшная старуха ее за руку хватала. Старуха же снова подошла к лежащему мужу.

– Видишь, – сказала она Еве. – Плохо ему. Надо, чтобы братья помогли. Ты что же, помочь не хочешь? Ты помочь не хочешь? А?!

Еву всю трясло, и старуха подошла к ней, потянула ее с кровати, отвесила подзатыльник.

– Давай, – сказала, – беги за братьями!

Ева наконец нашла в себе силы и побежала – по дощатому полу, потом, за косяком, по снегу босиком. Бежала так, что дважды упала, и руки, лицо болели от холода. Сначала монастырь скрылся из виду, темно было, жутко – если бы вокруг тропинки не навалило снегу Еве почти по пояс, она бы никогда дорогу не нашла. А так тыкалась в снег, сворачивала, бежала дальше.

Вдруг совсем рядом впереди вспыхнуло окно. Ева даже подпрыгнула от радости и сразу подвернула ногу, покатилась по снегу. Нога страшно заболела, и у Евы по лицу потекли слезы. Она кое-как доковыляла до дома, стала стучать кольцом на двери.

Почти сразу изнутри раздались шаги и громкий голос:

– Кто? Кто стучит?

Стучали Евины зубы. Она оторвала руку от ледяного кольца и чуть не упала снова, наступив на больную ногу. Дверь распахнулась, стал виден черный монашеский силуэт.