Вор

Софос свалился с лошади лицом вниз, чуть не утянув меня за собой. Плюхнулся в грязь, и лошадь загородила его от битвы. Если бы он остался так лежать, ему бы ничего не грозило, но нет – он встал-таки на ноги и взял в руки меч, а проклятая лошадь отошла в сторону. Он так и остался стоять с разинутым ртом, глядя на поднятый меч в руке противника.

Я зажмурился, но, похоже, в последний миг он все же уклонился и отразил удар, нацеленный в голову. Возвращался он в оборонительную стойку очень медленно, и не знаю, что еще он сумел бы сделать в таком неустойчивом положении, но больше ничего и не потребовалось. Когда я открыл глаза, Поль уже вонзил меч чуть ли не по рукоять в грудь нападавшего. Тот захрипел, на миг повис на клинке и соскользнул в воду. У дальнего берега послышался еще один всплеск – это волшебник разделался со своим противником. Я уселся на ветке и подвинулся к стволу.

В илистом потоке метались четыре лошади, оставшиеся без седоков. Когда они прекратили крушить копытами гравий и застыли с растерянным видом, волшебник наконец сумел спросить у Софоса, не пострадал ли тот.

– Нет, я цел.

– Хорошо. Амбиадес?

– Тоже.

– Поль?

– Ничего серьезного. – Он вытирал кровь с царапины чуть ниже локтя.

– Ген? Вижу, ты нашел где спрятаться, пока мы занимались делом.

Я раскрыл было рот, хотел возразить, что у меня ведь не было меча для защиты, хотя даже будь он, я бы все равно залез на дерево. Но вместо этого я в ужасе уставился на него, разинув рот, как перепуганная горгулья, и указал на его рубаху. Он инстинктивно ощупал грудь – нет ли раны – и только потом сообразил. Дар Гамиатеса исчез. На плечах лежал аккуратно перерезанный шнурок. Он провел по нему рукой, не веря своим глазам, и принялся лихорадочно шарить по складкам одежды. Проверил луку седла, седельные сумки, потом соскочил с лошади и, чертыхаясь, пошел бродить по ручью. Поль и Софос двинулись за ним, но вода была еще сильно взбаламучена. Ничего не видно.

– Что случилось? Что случилось? – закричал с берега Амбиадес. Он единственный остался верхом.

– Камень, будь он проклят, – ответил волшебник. – Потерял его в бою. Черт побери, да кто они вообще такие, эти сволочи? – проворчал он, оттаскивая тело с каменистой отмели среди потока.

– Все погибли? – осведомился Амбиадес.

– Да, все. Иди сюда, помоги мне.

Они принялись вытаскивать тела из воды, а я, всеми позабытый, остался сидеть на дереве. Тщательно расплел и снова заплел волосы. Когда все покойники были уложены на берегу, волшебник наконец вспомнил про меня.

– Спустись, помоги искать, – велел он. От растерянности он скорее просил, чем приказывал.

Я неохотно соскользнул с дерева и обошел вокруг лежащих тел. Солдаты аттолийской королевы, один из них лейтенант. Он был молод, а с мокрыми волосами, прилипшими ко лбу, и капельками воды на лице казался совсем мальчишкой. Это он возглавлял отряд всадников, вел их за нами, привел прямо на острие меча.

На его мундире осталось сухое пятнышко, не намокшее ни от воды, ни от крови, меня зацепили его очертания – лист яснотки. Я склонился над ручьем, зачерпнул воды и стал поливать это пятнышко. Промочил насквозь, пока оно не слилось со всем остальным мундиром. Вода была холодная. Она текла у него по шее и скапливалась под ключицей, но он ничего не чувствовал. Негоже ему на пути в загробный мир нести на себе этот лист – символ трусости.

Когда метка исчезла, я выпрямился и поймал на себе взгляд Поля. Пожал плечами, вытер руки о штаны, но штаны были грязные, и руки тоже стали не только мокрыми, но и грязными.

* * *

Мы оставили тела лежать на берегу, и волшебник занялся поисками Дара Гамиатеса. Как только вода стала прозрачной, он выстроил нас поперек потока намного ниже поля боя. Плотной шеренгой мы шли вверх по течению, пока не оказались гораздо выше места, где мог упасть оброненный камень. Течение было медленным, оно не могло унести камень далеко, но дело в том, что Дар почти не отличался от тысяч других камешков на дне ручья. В руках его держали только волшебник и я. Амбиадес вообще его не видел. Мы стояли в воде чуть ли не четверть часа, разглядывая гальку под ногами, и наконец Поль заговорил: