То «заика», то «золотуха»

Справа от тебя — стоит белая пластиковая тумба с… кучей всякой техники! И таким же количеством, а там и «качеством» — длинных белых проводов и… трубок. Разной — ширины и… принадлежности. От капельниц и катетеров с иглами… до дыхательного приспособления с маской. Ведущих — к тебе и… «в тебя»! Твоё уже и механическое сердце… Как и такие же — твои «лёгкие». И твой же — аппарат жизнеобеспечения! Скорее — «существования»… Но и — хоть какой-то «деятельности»! Он — пищит и… как-то ещё одновременно «жужжит»: выдавая на белом же длинном листе с мелкой чёрной клеткой — схему биения твоего сердца! Пока и белая же пластиковая капельница с двумя прозрачными небольшими бутылками наверху — впрыскивает в тебя лекарство. Ты — наркоманка, знаешь! Стала и… Теперь — ты просто зависишь от этого. Но и это, наверное, первая и последняя, «единственная» твоя зависимость: с помощью которой — ты живёшь!

Медсестра, в белом же «обмундировании», длинном халате, бахилах с шапкой и в маске с перчатками, меняет её — каждый час. Пока и врач же, и в форме же — «подстать», но и на «мужской же фасон», заходит следом: проверяя остальные «датчики» в частности и твоё же внутреннее состояние в целом, так услужливо предоставленное же ему ими и одним синим электронным экраном, передающе-показывающим: твоё давление, сердцебиение, температуру и… И, записав всё это, он в очередной же раз — хмурится. Осматривает вновь тебя, уже и куда более «внешне», и, покачав головой, выходит… За ним уже — и семенит медсестра! Что ж, сегодня — уже лучше! Не так чтобы и… «сильно». «Но»! И даже малюсенький процент, при и в нашем же с тобой всё состоянии «не стояния» и положении вещей и тел-дел, может продлить — твою жизнь. А это — плюс! Хотя… И о чём это я вообще говорю? Какие могут быть — «плюсы»?! Тебе даже… восемнадцати — нет! Почти. «Год» — пошёл, а… День рождения — только через месяц… А ты уже — на больничной койке и… ждёшь «бабу… с косой»! Демона… что приберёт. Раз уж и ангел — не «уберёг»! Чёрный юмор! Да и… Ничего более! Ни личного. Ни… бизнеса!

И зачем ты только поехала — с ними? Зачем — «напросилась»?.. Чего тебе вновь дома — не сиделось?! Нет же, сорвалась — и поехала к… матери крёстного… на дачу! И вот… И где же было то «седьмое чувство», «интуиция», которое — не даёт совершать ошибки, м? Почему оно «выключилось», когда было так нужно?.. Или что, только — «мне»?! Но и… Окей! Опять же ж… Могла остаться — на ночь! Но нет — рванулась домой… Как завещали… в завещании! И спустя полчаса-час — уже ехала в этой… грёбаной белой… «к-Ок-ашечк-е»… на заднем сиденье. А впереди — мама с бабушкой! Да… Мать крёстного — решила остаться… А ты — поехала! Конечно!.. Ведь и «твои» — поехали. А как же и «ты» — их оставишь «одних»?.. Без себя! Ей богу-дьявол, как с игрушками! Может, уже матрас из них сошьёшь, да и париться не будешь: что кого-то всё-таки забыла взять «с собой» — спать?! Ух! И?.. Что — в результате? К чему «мы» — пришли, а?! Машину занесло на мокрой от дождя дороге — и в неё тут же врезался… какой-то чёрный джип! Да и плевать, не правда ли? Ночью не только: все кошки — «чёрные»! А ещё и — «чьи-то» мозги! «Зад» — сносит полностью. Остаётся — только «перед». И… Это ж как… Отрезать — часть машины! Раз… И нету! Хм!.. «Интереса» — и кому ещё так дома не сиделось и кого же прямо-таки и «занесло»: на и под «огонёк»! Мама с бабушкой — обходятся парой гематом. А ты… Ты ж… Пожалуй, уже и промолчу!

Эх… Никогда не думала, что значит: утонуть или ещё «захлебнуться» — в собственной крови. Теперь же — знаю и… «Отлично» понимаю! В момент удара: ты же как раз и лежала — лицом к лобовому стеклу; и спиной — к… багажнику. Конструкция машины — краш-тест «кое-как» прошла. А твой позвоночник — никак… нет! Я просто… Просто не могла узнать — тебя и… «Не узнаю» же — до сих пор! Такая… Свёрнутая и… Скукожённая фигура. Вся в крови и… Стёклах! С осколками — в руках и ногах… И как в замедленной же съёмке — всё вновь повторилось! Опять и… Снова! И вот — ты уже в палате. Прикована — к постели и… «Вынуждена» в таком положении — доживать свои… последние дни! Да… уж! А и как раньше… Как раньше-то — было «смешно»: будто — ещё и жить да жить… Да! Впереди — ещё годы и… Года! Если уж — и не «века». А «веки»… А тут: раз — и… остались «дни». Так — много… Но и одновременно: так — «мало»! А ведь ты могла ещё и умереть… там: прямо — на месте аварии! Варианта ж было — два и… Ты выбрала — не «первый»!

Я знаю… Знаю!.. Ты не чувствуешь ничего — ниже шеи: не ощущаешь — своё тело! И единственное, что ты можешь делать — это осматривать мир: вращая головой и немного приподнимая её — благодаря имплантатам, внедрённым вместо удалённых позвонков… И да! Они — серые и… металлические! И больно жгут, нагреваясь от твоей температуры… Но и зато — ты хоть как-то можешь двигаться. Пусть даже и не более… Но и — не «менее». Как-то!.. И хоть это вновь — не «плюс»… Но и!.. Где же — «твоя» улыбка, м? Где и «тот» румянец?.. Блеск в глазах!.. Где та «Кнопка», в конце концов, что одним, пусть и временами весьма «хилым перевёртышем», но и «радугой-дугой» же — «заражала» всех вокруг?! Где и та «Кареглазка», что, и несмотря же на «шоколадный» цвет глаз, просто ненавидела «сладкое»: не объевшись им в детстве? Да ещё и пришучивая, что «такой» цвет — не только у «шоколада». Ты — тот ещё динамо-пикапер! Где — это всё, а? Почему всё — так?!.. Но и все вопросы — вновь уходят в пустоту. А я… Я лишь с силой — сжимаю кулаки и веки, пытаясь собраться и… не расплакаться. Да! Мне — больно! Больно — смотреть: на тебя! Тускнеющую и… Почти прозрачную! Увядающую и… Выцветающую! Высветляющуюся! На твоём же лице — будто маска, скрывающая весь спектр твоих эмоций: что вошёл и жил в тебе — и так же быстро вышел!.. Ты — ждёшь судного дня! А я — вымаливаю ещё один: лишь бы ты ещё побыла — с ними. С родными и… близкими!

Да… И совершенно не потому, что они приходят к тебе — каждый день. И ты — должна им! Нет… Совершенно — бескорыстно и безвозмездно. Мама — приносит свежие полевые цветы. Кормит тебя, опять и «снова», с ложечки. И помогает — пить… Да! Прям как и — в «старые-добрые»! И новые же… «хорошо забытые старые». Где ты ещё — не «помогала ей с телефоном», не понимая: как и это же всё «простое» — можно и главное «сразу же» не понять… Казалось бы!.. А бабушка… Бабушка — проветривает помещение. И вытирает пыль… Но и не забывая ещё — кое о ком. Да… Подруга! Она — заботится о твоём лице и волосах: умывает и расчёсывает их… Приводит тебя — в… порядок! Более или менее, да? В «хорошо» и «нормально». Читает… Еле сжимая твою ладонь!.. И да… Они и так же все «прекрасно» знают, что за участь — ждёт тебя… Ждёт и «их»! Но продолжают — верить… Верить и надеяться… Ждать! Что вот, в следующую минуту, а там и «секунду», ты откроешь свои блестящие и яркие глаза!.. Улыбнёшься вновь — широко-широко и… Обнимешь их — крепко-крепко!.. И, конечно, всё будет — довольно скомкано и… сумбурно. Море слёз! Криков и рыданий… Море и смеха! И снова — рыданий взахлёб! Но и это же — «будет»! Будет? Да… А что же — сейчас? «Сейчас» — это лишь далёкая… заоблачная мечта!.. Которой, по-видимому, всё же не суждено — сбыться.

Пусть ты и «сильная»… Да! Ты действительно — сильная! И я вижу это не «только» — в твоих же всё попытках удержать боль, проглотив её внешне и задушив внутренне, и не дать ей вырваться на свободу и показаться на воле; «не дать» ей — явиться миру… с войной! Ведь твоё тело — всё же понемногу отмирает и… Тебе… Тебе уже и прямо-таки — невыносимо больно! Ты — кричишь и… Кричишь — по ночам! И у тебя из глаз даже — льются слёзы… из-за этого. А ты… Ты — не можешь их утереть! И давишься ими… Задыхаешься! И только — тогда, да… Тогда уже — вбегают врачи и… медсёстры с медбратьями!.. Вкалывают тебе обезбол-успокоительное — в виде морфина-снотворного и… Ты, наконец, успокоившись, тихо и мирно засыпаешь! Но вот только и в следующую, и последующую ночи — происходит то же самое… Если и не «сильнее»! И…

Я боюсь за тебя, знаешь! Боюсь, что в этой или следующей… последующей сильной… «сильнее» же и всех предыдущих… агонии — потеряю тебя. Нет… Даже — и не так! Я… Я просто боюсь — потерять тебя! Хоть и… Да! Вроде бы — мы и не были близки. И ты же всё — слала меня «куда подальше», всякий раз: когда шла гулять — без разрешения или материлась; приходила за полночь, а после… ругалась с мамой! А я — лишь лежала в позе эмбриона и… ждала. Ждала — когда ты, наконец, полностью успокоишься: чтобы, пусть и внутренне, но и вбить в тебя всего три слова: всё-будет-хорошо. И ты — слушала! Да. И слышала! Слушалась… Ты и жила — с этим! Но и затем — у тебя вновь происходил срыв и… Я опять, и снова, как побитая кошка, пряталась в угол: дабы не навлечь на себя и… тебя… ещё большей кары! Но и знаешь что… Я люблю тебя! От чистого сердца и… Уж точно, несмотря ни на что, не желала бы… и не «желала» — для тебя такой участи и судьбы! Но ты же и сама понимаешь — мы не решаем здесь… ни-че-го. За нас, а и тем более «меня» — решают… «свыше». Да. Ведь и, как бы ни прискорбно, «мы» — лишь шахматная доска. А «вы» — фигуры на ней!.. И, видимо, пришёл твой черёд — покинуть её!

Что ж… Но и твои родители и подруга — были правы, отказавшись всё же от эвтаназии! И дело же не в том, что я — хочу твоих мучений… Что и они их хотят — для тебя! Дело тела — совсем в другом… Ведь и жизнь твоя — могла прерваться: ещё два дня назад. Но ты — прожила их! Эти, и подумать только, всего лишь каких-то — сорок восемь часов. С родными и… близкими. Друзьями! И пусть, ты не можешь их обнять. Пусть — только видишь их и… слышишь. Но ты — с ними! Ты — согрела их… Совсем чуть-чуть, да! Но и это же — лучше, чем ничего. Всё и вся, все — лучше, чем «ничего»! И да, может, завтра — ты уже и покинешь этот «мир-свет», уйдя во «тьму» же и… «войну», но и «ты же покинешь его» — с высокоподнятой головой: не став самоубийцей! Я… Я горжусь — тобой! Ты — молодец… Как бы странно это и ни звучало!

Как и то, что я опять и… снова — на этой же всё белой деревянной кушетке! Ха!.. И правда… Она ведь и почти же что — уже стала частью моего тела! Да… Уже и не помню — когда последний раз вставала с неё! Как и… ты — со своей койки. Да и зачем, верно?.. Не обижайся — только. Я уже — о себе! Ведь и… так всё — прекрасно вижу… отсюда: находясь и сидя — прямо и справа же от тебя! Я — вижу тебя. А… Но и лишь — ты… Ты — не видишь. А знаешь, почему? Не потому, что даже: не можешь. Не хочешь! Ты же — ненавидишь: жалость, скорбь и… презираешь всякое… всякого рода «сочувствие»! Но вот… Только и больше — ничего не отражается в глазах приходящих к тебе. Порадуйся хоть, что и не «меньше»! Пусть они и пытаются… всеми силами, честно… это скрыть!

Но вот, белая деревянная дверь вновь открывается, в палату входит твоя подруга; с короткими мелированными тёмно-каштановыми волосами, ещё и повязанными в низкий хвост, так и убранными же серыми невидимками — частью и по бокам, в виде и только-только начинающей отрастать чёлки, с узко-низкого и смуглого лба, пока и светло-серые же глаза её смотрят перед собой и через стёкла очков в чёрной тонкой пластиковой оправе, с так и давящей же на её тонкий и длинный нос, оставляя вмятину, «перепонкой»; но и её пунцовые щеки, вместе с пухлыми розовыми губами, тут же растягиваются в широкой улыбке, стоит ей только перевести взгляд и увидеть тебя, в то время как и её же всё полукруглый подбородок, с небольшой ямочкой посередине, чуть дергаётся — за ними! Хоть бы и ты, «без слов», так же — поздоровалась, улыбнувшись! Но нет!.. Ты же — будто изваяние и статуя… Воплощение Ленина… в юбке! И без «юбки». Что происходит? Ты же всегда… всегда… была — позитивной! Всегда и была — такой радостной… «Счастливой»! И да… Но тебя и до этого же всего — прогибали… И «ломали»! Но и ты же, будто неваляшка, возвращалась в исходное своё положение: со спрятанными ранами и заштукатуренными синяками. С зашитыми и шрамами… Неунывающая девчонка! С мелкими рыже-коричневыми веснушками на щеках… Эй! Ты где? Ты же… Ты же даже плача — смеялась!.. И я знаю… Тебе — плохо. И «больно»… Да! Поверь мне: знаю. И как — никто другой… Чужой! Но и почему же в этот всё раз — ты приняла всё это за чеканную и… чистую монету? Почему — и не пытаешься, как обычно же всё и для вида, скрыть?.. Чтобы после уже и в себе, с собой разобравшись — и другим, чужим открыть! Устала? Носить «лица-маски-неделька» — устала? Все мы — устаём! Но и почему-то же так же — держимся… Носим! Не теряем и… Не «теряемся»! И ты — держись. За себя и… Нас всех! «Не теряйся»… Хотя нет!.. Постой. И наезд — отбой! Серьёзно?.. Что — я вижу. Ямочки! Уголки твоих губ подрагивают — и… ты распахиваешь глаза! Кнопка!.. Ты снова — с нами!

Следишь взглядом за ней, своей ещё и сверстницей, хоть так и не скажешь — по и о тебе, какое-то время и только, когда она, оправив белый халат, накинутый поверх её же жёлтой майки в толстую серую полоску, и светло-голубые дырявые шорты, садится, чуть скрипя и шурша белыми бахилами, надетыми на бежевые балетки, подставив белый же деревянный стул слева от тебя, наклоняешь немного голову к левому плечу и говоришь:

— Привет…

— Привет, родная! — Отвечает она и берёт обеими руками твою левую руку. Ты не чувствуешь это — видишь… Но хоть и реагируешь уже — куда лучше: легче и мягче. Она ведь — старается! — Ты?..

— Сойдёт!

Хм!.. Вы всегда понимали другу друга — без лишних слов: не договаривая! Да… Между вами же, как и между нами же с тобой, будто и возникла «некая связь»… Да у вас же даже мысли — похожи: хоть вы — и не «родственники»! Как и мы же с тобой, «опять» же! И снова… Разве — «родственные души»! И… Твоя улыбка — меняется! И, «повернувшись», опускается уголками губ — вниз. О нет!.. Я знаю — её. Не пытаешься же ты и… «снова»?..

— Ана…

Говорю же — без лишних слов и… дополнений! Анастасия. Настя и… Ана! Да… Просто и… как нельзя лаконично. Свободно и… легко! И кто уже вспомнит, что это было ещё и «ответвлением» от Анастейши из «Пятидесяти оттенков серого», правда? А кто и «знает»?.. «Зна-ют»! Только те, перед кем ты — не окрашиваешься в «Пятьдесят оттенков красного»… после такого объяснения! Причём: как лицом, так и… всем телом! Я. Ты. Да и… Она! Наш прекрасный тандемчик и… тройничок. Всем — по «Данону» и с… каноном!

— Нет! — Качает головой — и её глаза тут же покрываются тонкой корочкой льда.

— Пожалуйста… — Шепчешь ты: на надрыве и срыве! Пока и в уголках уже и твоих глаз — собирается солёная и мутная влага.