Половецкий хан Котян переправлялся через Дунай на небольшом ялике, на веслах которого сидел угрюмого вида лодочник. Ялик несся, едва касаясь темной воды. От холодного сумрака половец плотнее кутался в плащ и все думал, думал. Похоже, от судьбы и впрямь не уйдешь. Требовать у Котяна людей король имел все основания. Венгрия дала ему убежище, и хан какое-то время думал, что и вправду спас свой народ. Когда горы остались позади, он решил, что монгольские тумены так далеко на запад не пойдут. Прежде они этого действительно не делали. И вдруг Золотая Орда с ревом перекатывается через Карпаты, а от мирного пристанища не остается камня на камне…
Котян недовольно смотрел на приближающийся берег: сейчас ступать с лодки в чавкающую жижу, черпая полные сапоги. Он спрыгнул в прибрежное мелководье; ноги, само собой, тут же увязли. Лодочник буркнул что-то неразборчивое и взыскательно изучил поданную монету, намеренно демонстрируя свое неуважение. Котян непроизвольно потянулся к ножу: сейчас взять и чиркнуть по этой роже, чтобы знал, как и с кем разговаривать. Но затем рука его неохотно опустилась. Лодочник погреб прочь, поглядывая с надменно скривленным ртом. С безопасного расстояния он что-то выкрикнул, хотя что именно, Котян не разобрал.
И в Буде, и в Пеште все было одинаково. Половецкий народ пришел сюда с надеждой, принял по требованию своего сюзерена крещение и все усилия прилагал к тому, чтобы эту новую веру сделать своей, хотя бы ради выживания. Как народ половцы понимали: ради того чтобы остаться в живых, и не на такое пойдешь – и к своему хану отнеслись с доверием. Никто из христианских служителей здесь не счел странным, что вот так целый народ вдруг в одночасье загорелся желанием принять сердцем Христову веру.
Тем не менее этого для обитателей городов короля Белы оказалось недостаточно. Уже с первых дней поползли слухи и пересуды, что эти пришельцы тащат за собой одни несчастья. У кого-то из селян издохла свинья, а виной тому, понятно, одна из темноволосых смуглых женщин, что навела на нее порчу. Перепрыгивая по камням вдоль берега, Котян презрительно сплюнул. Или вот с месяц назад местная девушка-венгерка обвинила двоих половецких парней в том, что они поймали ее и обесчестили. Поднялся шум, за ним бунт, который со всей безжалостностью подавили солдаты короля Белы, но ненависть так и осталась кипеть под покровом. Мало кто полагал, что та девица врет. В конце концов, ничего иного от этих гнусных кочевников люди в своей оседлой среде и не ожидали. Ведь у них, половцев, нет корней, и верить им нельзя: только и умеют, что воровать, убивать да еще загрязнять чистую реку.
Приютивших его хозяев Котян ненавидел почти так же, как те ненавидели его и его соплеменников. Оглядывая сейчас становище из шатров и лачуг, жмущихся к реке, он желчно подумал, что занять меньшее по площади место у них все равно не получилось бы. Король обещал, что выстроит новый город или, может, расширит два или три уже существующих. Он что-то говорил об особом поселении для половцев, где они смогут спокойно жить сами по себе, не мешаясь с местным населением. Быть может, Бела и сдержал бы свое обещание, но тут, как назло, нагрянули тумены монголов. А впрочем, Котян уже начинал сомневаться в искренности слов короля.
Угроза со стороны монголов лишь усилила напряжение между венграми и народом Котяна. Нынче его соплеменники и по улице не могли пройти без того, чтобы им не плюнули под ноги или не толкнули кого-нибудь из их женщин. Что ни ночь, где-нибудь в канаве находили труп с перерезанным горлом, а то и не один. Если убитый оказывался половцем, от наказания преступники как-то уходили, но если это был венгр, то соплеменников Котяна местные власти вешали без суда в назидание остальным. Плохая награда для двухсот тысяч новообращенных христиан. Иной раз Котян просто недоумевал: что же это за вера, которая исповедует добро, а на деле столь жестока?
На загаженном берегу вонь действительно стояла такая, что не продохнуть. У зажиточных горожан Буды была система канализации. Даже в бедных кварталах Пешта на углах стояли полубочки, которые ночами вывозили золотари. У половцев с их шатрами не было ничего, кроме реки. Они старались поддерживать чистоту, но участок, на котором их поселили, был слишком мал. Среди соплеменников уже расползались болезни: целые семьи мерли от красной сыпи на коже (в родных краях такого недуга не встречалось отродясь). Вообще, жизнь тут – как в неприятельской осаде. Но король попросил помочь армией, а это дело чести, Котян ведь дал свое ханское слово. Тут король Бела рассудил правильно. Однако, подумал Котян, пнув камень, и у его ханской чести есть границы. Отправлять ли ему свой народ под вражеские стрелы ради столь сомнительной награды? За всю жизнь он не нарушил данное слово ни разу. Временами, когда хан мучился от голода или болезни, это было единственное, чем он мог подпитывать свою гордость.
Котян направлялся в город Пешт. Сапоги были тяжелы от налипшей глины и нечистот. Жене он обещал, что на обратном пути купит мяса, хотя торговцы наверняка вздуют цены при виде половецкого хана. Котян пошел быстрее, придерживая рукоять меча. В такой день задевать его самолюбие было опасно. Завтра наверняка все будет иначе, но пока он впустит в душу немного гнева: это согревает.
При подъеме на грязный взвоз, на котором расположились купеческие лавки, образующие улицу, Котян услышал, как недалеко о землю что-то грохнуло. В ушах гудел ветер, и он с зоркой настороженностью поднял голову, прислушиваясь. Перед мясной лавкой коптил фонарь, но деревянные ставни уже закрывались. Котян выругался и перешел с шага на бег.
– Эй, погодите! – выкрикнул он.
Хан не сразу заметил двоих дерущихся мужчин, пока те не упали ему буквально под ноги. Котян машинально выхватил меч, но мужчины сейчас сосредоточенно тузили друг друга. У одного был нож, а другой удерживал противника за руку. Что именно здесь происходит, понять было нельзя. Котян вскинул голову, когда невдалеке послышались еще какие-то крики. Голоса были злые, и в Котяне тоже всколыхнулся гнев. Кто знает, что здесь стряслось в его отсутствие? Еще одно изнасилование или там просто поносят кого-то из его соплеменников? Пока он колебался, мясник наконец окончательно замкнул ставни, накинув с внутренней стороны засов. Котян загрохотал по ставням кулаком, но безуспешно.
В ярости хан повернул за угол. Там он увидел цепочку людей – точнее, небольшую толпу, шагавшую по слякотной улице в его сторону. В два быстрых шага он вернулся обратно за угол, но его заметили на фоне вечернего неба. При виде испуганно юркнувшей за угол фигуры толпа тут же разразилась воплями и улюлюканьем.
Котян двигался с максимальной скоростью. По опыту он знал, что опасность вовсе нешуточная. Что бы там ни свело этих людей в стаю, для него все может закончиться проломленной головой или перебитыми ребрами. На бегу к темной реке хан явственно слышал возбужденный гомон. Ноги преследователей стучали по деревянному уличному настилу, звук шагов неуклонно приближался.
Поскользнувшись на мокрой земле, Котян выронил меч, упавший и исчезнувший в мягкой грязи совершенно бесшумно. Встать ему помешал сильный обжигающий удар. На беглеца с тяжким сопением навалилась толпа. Подозрительный незнакомец, доказавший свою вину уже тем, что пустился наутек, заслуживает того, чтобы его как следует проучили. Котян как мог сопротивлялся, но под пинками и ударами коротких ножей, уже бездыханный, все глубже погружался в грязь, пока почти не ушел в нее, и его темная кровь слилась с чернотой.
Люди, переводя дух и постепенно остывая, отошли от изувеченного тела на берегу реки. Некоторые залихватски хлопали друг друга по спине: мол, бока чужаку намяли. Имени убитого бедолаги они не знали. На расстоянии уже слышались голоса королевских стражников; пора было исчезать в тенях купеческого квартала. Кочевники услышат об этом происшествии и будут напуганы. Пройдет еще много, ох как много лет, прежде чем по улицам городов приютившей их страны они начнут ходить без страха. У многих участников нападения были семьи и дети, и теперь они расходились по своим домам, пробираясь глухими проулками, чтобы не попасться стражникам.
Армия, что собралась возле Пешта, была огромна. В последние дни королем владело возбуждение, охватывавшее его всякий раз, когда он думал о том, что привело сюда такое множество людей. Солдат не может таскать с собой запас провизии больше чем на несколько дней, иначе это отнимет у него силы, необходимые для боя. Поэтому на обозы ушли все телеги и тягловый скот, какие только были в стране, и в итоге обоз растянулся почти на такое же расстояние, что и плотные ряды воинства, стоявшего возле Дуная. Сердце короля Белы буквально рвалось из груди от гордости, которую он испытывал, оглядывая свое войско. Свыше ста тысяч ратников, рыцарей и пехотинцев откликнулись на призыв с разосланными по всей Венгрии окровавленными мечами. По его приблизительной оценке, монгольская армия была меньше, чем он ожидал. Король сглотнул некстати подступившую к горлу желчь. Похоже, ему предстоит сойтись в сражении всего с половиной Золотой Орды. Однако в донесениях, пришедших с севера, сообщалось о разрушениях, в которые верилось с трудом. Помощи от Болеслава или Генриха ждать теперь не приходилось. Они сами едва сдерживали чудовищный натиск монгольских туменов. Люблин пал, а из Кракова пришло всего одно сообщение о том, что он разделил эту печальную участь и был сожжен, хотя уму непостижимо, как такое могло произойти. Оставалось лишь уповать, что это преувеличение: у страха глаза велики. Со своими военачальниками и союзниками Бела этими сведениями, разумеется, не поделился.
С этой мыслью он поглядел на тевтонских рыцарей справа от себя – две тысячи во всем своем боевом великолепии. Их кони не были запачканы грязью, которую поднимала за собой пехота. Они блестели в бледных лучах утренней зари и, топоча копытами, пускали из ноздрей бледные султаны пара. Бела очень любил боевых коней, а у тевтонцев, как известно, они самого благородного происхождения, все как один с безупречной родословной.
Его горделивое настроение слегка омрачал лишь левый фланг. Половцы, хотя и хорошие конники, еще скорбели по своему хану, неизвестно как и кем убитому в непонятной заварухе у реки. Ропщут так, будто в этом личная вина короля. Несносный народ. Когда монголы убегут обратно за горы, надо будет как следует подумать, стоит ли терпеть у себя такое множество половцев. Может, дать им денег, чтобы подыскали новую родину поприветливей, – это, пожалуй, будет не так обременительно для королевской казны.
Бела вполголоса выругался, увидев, что конница половцев покидает отведенное ей в построении место. Через поле он послал к ним гонца с приказом оставаться на месте. За передвижением посланца король наблюдал, задумчиво почесывая подбородок. Было видно, как половцы вдалеке скопились вокруг какого-то человека – видимо, предводителя, – но останавливаться не думали. Бела гневно опустил руку и, повернувшись в седле, обратился к ближайшему из рыцарей:
– Скачи к половцам и напомни им о данной мне клятве. Пусть остаются на позиции и ждут приказов.